Доброта наказуема

Она находит в себе силы, смотрит прямо в серый антарктический лед, замерзает от неминуемого ожидания наказания.

– Зачем? – рычит Влад, еле сдерживаясь, чуть потряхивая ее, так, что голова, ставшая очень легкой и воздушной с нелепой стрижкой под мальчика, мотается на тонкой шейке, грозя оторваться.

– Потому что тебе мои волосы нравятся. – Лида смотрит прямо, серьезно и с вызовом.

Он все равно накажет. Но, может, все-таки услышит ее перед этим?

Он делает пару шагов, достигая спальни, роняет Лиду на широченную, им купленную кровать, на прикрученной к стене железной раме.

Девушка бессильно откидывается на спину и закрывает глаза, стараясь не сжиматься. Потому что так будет больнее.

И ждет.

И ничего не происходит.

Открыв глаза, она натыкается на насмешливый и все такой же жадный взгляд Влада, взгляд, на дне которого уже зарождается мутное безумие похоти.

Лида не понимает. Удивляется.

Почему он хочет ее?

Она ведь изуродовала себя специально.

Чтоб отвернулся, кривясь.

Слишком уж ему нравилось с ее волосами возиться, зарываться в них лицом и руками, вдыхать аромат. Он от этого больше всего заводился.

Значит, отрезав их, она вполне могла бы подурнеть в его глазах.

Но нет. Взгляд по-прежнему бешеный.

Влад резко дергает ее за ноги, подтаскивая к себе, укладывается на нее, перехватывает обя тонких запястья над головой и одним широким движением лижет шею от основания до уха.

– Дура ты, котенок, – мурлычет он весело и довольно, начиная расстегивать на ней кофточку, – ох и дура.

Он наблюдает за сменой эмоций на лице девушки, с пониманием и удовольствием. Он не дурак и знает, как она к нему относится. И смеется над ее жалкими попытками избавиться от него.

– Мне так тоже нравится. Словно пятнадцатилетняя девочка подо мной. – Смеется он между поцелуями, потом отрывается на минуту, опять оглядывает ее, медленно и тягуче, – Пиздец, я педофил, а? Заводит нереально.

Разорванная нетерпеливыми руками кофточка летит в сторону вместе с домашними штанами, Лида бессильно стонет в ставших требовательными и тяжелыми руках, выгибаясь от боли первого проникновения, от жадности грубых толчков, от тяжести горячего тела.

От собственной нежеланной реакции на его действия.

Ничего не вышло. Нет ей спасения.

И тем же вечером, наблюдая за выражением лица Влада, вышедшего из ванной с положительным тестом на беременность, который она по глупости не сожгла, не закопала в саду, а просто выбросила в мусорное ведро, Лида окончательно и бесповоротно понимает: она никогда от него не избавится.

Она в пожизненной клетке. Паутине.

И никто в этом не виноват, кроме нее.

Потому что доброта наказуема, теперь она это точно знает.

5

Когда Влад был совсем маленьким пиздюком и звался Владиком, нравилась ему одна сказка.

Не сказать, чтоб он был сильно избалован телеком, в детдоме этой хрени долго не водилось. Потом, правда, принесли спонсоры.

Телевизор честно простоял все выходные, и даже включенным. И даже детские мультики показывали. И сказку. По кругу гоняли для малышей одну и ту же видеокассету.

Ночью Владик пробрался в зал, заинтересовавшись шумом включенного телека. Он надеялся опять посмотреть ту сказку, что крутили днем, но там шло совсем другое кино.

Владик, переступая босыми ногами на холодном полу, какое-то время оторопело наблюдал, как движутся на экране голые тела, и как в такт происходящему прыгает на одном из старших пацанов девчонка, а затем ушел.

Это кино ему не показалось интересным.

А на следующей неделе телек забрали из зала в кабинет директора, и больше никаких сказок Владик не видел.

Но ему еще долгие, долгие годы снилась девочка с голубыми волосами, темными, красивыми глазами и аккуратным кукольным носиком.

Вся такая хорошенькая, чистенькая, правильная.

Во сне она улыбалась ему. Нежно. Очень нежно и доверчиво. Играла с ним, разговаривала.

И каждый раз он не хотел просыпаться, вываливаться в реальность, где приходилось не просто бороться за выживание, а буквально грызть зубами тех, кто хотел обидеть.

Маленького, невзрачного, хмурого волчонка обидеть хотели многие.

И это удавалось.

Пока не перестал звать по ночам маму, которая когда-то просто оставила его, трехлетку, на лавочке возле чужого подъезда, и не научился давать сдачи, используя свой малый рост для прыжка и вцепляясь острыми зубами во все, до чего мог дотянуться.

Волчонком, а позже, уважительно, Волком его называли до тех пор, пока не сделал себе первую татуировку – огромного дракона на все плечо и руку.

Тогда его впервые назвали Расписным. И тогда же он пошел по малолетке.

В тюрьме добавилось еще несколько, уже говорящих татух, и прозвище закрепилось.

Икону на спину и звезды на плечи Влад набил уже на взрослой зоне, куда загремел на пять лет за разбой.

И это было прямо по-божески.

В родном городе он появился очень удачно. Как раз в момент передела сфер влияний.

Его помнили еще по прошлым делам, легко приняли.

Ну а дальше природная цепкость, жестокость и упорство.