Добропорядочный распутник

Пальцы Эша скользили по клавишам, он не задумывался над тем, что играл, отдавшись памяти ощущений, позволяя мыслям блуждать, ничем не ограничивая их полет. Тем вечером в фамильной усыпальнице он примирился с кончиной отца, хотя никак не мог заставить себя принять неизбежность смерти. Эш начал понимать, что это две абсолютно разные вещи.

Он почувствовал рядом легкий шорох одежд, мягкие руки опустились на его плечи, донесся едва уловимый аромат лимонного сорго.

— Он был один. Оба сына его покинули. — Эш высказал вслух свои мысли.

— Не совсем один, — тихо проговорила Дженивра. — С ним оставались его сестра и свояченицы.

— И ты, — добавил Эш.

— И я.

Она скромна, однако, должно быть, отец очень ценил ее, возложив надежды на возрождение поместья, и не прогадал. Эш очень редко видел, чтобы отец ошибался, как ни тяжело это признавать, особенно в юности. Отец оказывался прав практически во всем. Не стал исключением и выбор Дженивры, не только для Бедивера, но и для Эша.

— Спасибо за то, что позволил нам с Алексом помочь тебе. — Дженивра отошла от него, Эш обернулся, проследив взглядом ее путь к окну.

— Все очень плохо? — Эш поднялся и присоединился к ней.

Именно о такой беседе думала Дженивра в первый вечер в оранжерее, но тогда он еще был не готов.

— Он постепенно угасал в течение нескольких месяцев. — Дженивра вздохнула и прижалась к Эшу. — Доктор сказал, что у графа за последние три года случилось несколько ударов, после каждого ему становилось все хуже. Он немного оправился, бывали и хорошие дни, но в конце концов его силы иссякли. Граф не мог ходить, писать, говорил с трудом.

— Не могу представить его таким.

— И не надо. Сохрани в памяти тот его образ, который запомнился тебе больше всего.

— Я помню последний день, когда мы с ним виделись, как раз в этой комнате. Мои чемоданы были уже уложены для поездки в Италию, экипаж стоял у ворот, хотя мы опять поссорились по поводу отъезда. Отец не мог допустить, чтобы его сын ехал в старой карете, независимо от того, согласен он с моим решением или нет. — Эш поймал себя на том, что невольно улыбается воспоминаниям. Отец всегда гордился положением, которое их семья занимала в обществе, и призывал сыновей никогда не забывать своего высокого рождения. — Он вошел в комнату, и я подумал: «О нет, опять старая песня». Однако он лишь сказал: «Не позволяй себе стать меньше, чем ты есть». Тогда я увидел в его словах лишь иной способ высказать неодобрение тем, что я намеревался сделать.

— И что же? — Прислонившаяся к нему худенькая фигурка Дженивры, казалось, обволакивала теплом и спокойствием, Эш сильнее сжал ее в объятиях. Многие годы он ни с кем не обсуждал отношения с отцом, однако теперь чувствовал, что поступает правильно, разговаривая с ней. Хотелось рассказать ей обо всем.

— Я хотел стать пианистом, учиться в Вене, поехать в Италию и изучать искусство изготовления роялей. Намеревался сделать лучший музыкальный инструмент. — Эш покачал головой, припоминая многочисленные ссоры, которые случались у него по сему поводу с отцом. — Однако отец не считал это достойной карьерой для меня. Графский сын, наследник он или нет, не опустится до исполнительства на потребу публике и не запачкает руки столярной работой. Всю жизнь меня растили в убеждении, что я должен искать себе место вне стен Бедивера, поскольку это предназначалось Алексу. При этом всегда существовали определенные ограничения в выборе карьеры. Фортепьяно не входило в список дозволенного. К сожалению, я не видел себя в армии и уж, не дай бог, за церковной кафедрой.

Дженивра вместе с ним рассмеялась над последним предположением:

— Не знаю, не знаю, из тебя мог бы получиться по меньшей мере весьма популярный викарий. Каждое воскресенье все церковные скамьи были бы заняты женщинами. Ты бы оказал англиканской церкви большую услугу. И все равно решился уехать? — посерьезнела Дженивра, побуждая продолжить свою историю.

— Нас с приятелями было четверо, объединившихся, чтобы совершить традиционное джентльменское путешествие по Европе. Мы отправились в Вену и сняли комнаты на Шенлатернгассе[23]. Я брал здесь частные уроки у мастера, однако был слишком молод, задирист и талантлив, чтобы это принесло мне счастье. Достаточно сказать, что вскоре у меня появились завистники. Однажды вечером, почти сразу после того, как я играл в Шёнбрунне, на меня напала шайка уличных головорезов. Естественно, им заплатили те, кто был недоволен моим быстрым продвижением. Оказалось, достаточно одного острого осколка бутылочного стекла, чтобы положить конец всем надеждам на успешное развитие карьеры.

Даже теперь, много лет спустя, Эш все еще чувствовал острую боль пропоровшего руку осколка, покончившего с его музыкальным будущим, помнил ощущение беспомощности, охватившее его на той узкой аллее, когда он оказался один перед пятью вооруженными бандитами. Дженивра нежно погладила его руку, перевернув ладонью вверх, прежде чем Эш успел ее остановить.