Добропорядочный распутник

Он устало выдохнул, белое туманное облачко повисло в холодном вечернем воздухе. Эш успел замерзнуть. Невозможно было далее оставаться в одной рубашке. Он зябко потер руками обтянутые бриджами бедра и поднялся. Пришло время наконец сделать то, что он откладывал с самого своего прибытия. Войти в усыпальницу и отдать долг памяти покойного.

Его не покидало ощущение некоей безысходности при виде целой жизни, нашедшей отражение в трёх лапидарных строчках, вырезанных на камне: имя, титул, даты рождения и смерти. Даже войдя в мраморный мавзолей, он не избавился от этого чувства. Эш скользнул взглядом по датам в самом последнем ряду. Его отец, конечно, здесь. Место его упокоения отмечала мраморная мемориальная табличка, на которой были выбиты даты жизни: «7 февраля 1775 — 25 января 1834». Эш поднял руку и коснулся высеченных цифр, переживая ураганный всплеск эмоций. Он не приходил сюда раньше не потому, что ему все равно или он занят делами поместья и его живых обитателей. В конце концов, мертвые могли подождать. Они уже никуда не спешили… Нет, Эш не обманывал себя ложными объяснениями, понимал: стоит ему здесь появиться, он сорвется.

И он оказался прав.

Эш опустился на мраморную скамью и привалился спиной к стене. Он с трудом сидел, ощущая обжигающие уколы готовых пролиться слез, и наконец позволил себе сделать то, чего не допускал более десятка лет. Заплакал.

Эш плакал потому, что не успел попрощаться. Оплакивал Алекса, заброшенный дом, изувеченную руку и погибшие мечты, все, что могло свершиться в ином, воображаемом, лучшем мире — в мире, где его грезы становились явью, а отец и сын жили в согласии. Только выплакав все непролитые ранее слезы, он обретет мужество вновь столкнуться лицом к лицу с реальным, пусть и несовершенным миром.

Когда Эш вышел из усыпальницы, сгущались сумерки — его любимое время суток, когда день встречался с ночью. Солнечные лучи постепенно скрывались за линией горизонта, первые звезды пронзали бриллиантовым сиянием темную ткань небосклона. Он поднял глаза к небу, вздохнул и внезапно застыл на месте, ощутив чье-то присутствие.

Рефлексивным движением, доведенным до автоматизма за многие годы, проведенные в игорных притонах, Эш немедленно склонился, доставая спрятанный в сапоге нож. Он вложил его в ладонь и резко обнажил.

— Это я. — Со скамьи поднялась и выступила вперед темная фигура, чьи изящные очертания, несомненно, выдавали женщину.

— Нива. — Эш убрал нож. — Ты напугала меня. Я не ожидал здесь кого-нибудь встретить.

— Очевидно, так. — Она бросила неловкий взгляд на голенище сапога, куда Эш уже успел спрятать нож. — Когда вы не вернулись, я подумала, что вы можете замерзнуть, если слишком задержитесь.

Эш пожал плечами, надевая сюртук и одобрительно ощущая окутавшее его тепло.

— Спасибо. Как вы узнали, где я?

— Несложно догадаться, — мягко заметила она, опять разглядев гораздо больше того, что он хотел показать.

— Ваш отец был бы рад увидеть вас снова, — тихо проговорила Дженивра, когда они повернули обратно к дому. Она опиралась на его руку для равновесия, чтобы не споткнуться в сгущающейся темноте на неровной тропинке.

— Не могу с вами согласиться. Должно быть, я значительно ускорил его кончину своим поведением, — откровенно ответил Эш. — Думаю, живые порой более нуждаются в отпущении грехов, чем мертвые.

— Есть много способов получить отпущение.

Ее слова на мгновение остановили его. В голову пришла мысль, что, возможно, Дженивра понимает в утратах и прощении гораздо больше, чем могло показаться с первого взгляда. Конфликт между ними, спровоцированный отцом, затмил человеческие качества миссис Ральстон. А ведь она более чем простое физическое воплощение «пятидесяти одного процента», незнакомка, которой можно манипулировать.

— Так вот почему вы здесь? Стаффордшир стал вашим отпущением грехов, Дженивра?

Она — молодая вдова, женщина, потерявшая супруга практически сразу после замужества, скорее всего внезапно, в обстоятельствах, не предусматривавших возможности проститься. Эш задумался о ее предыдущей реплике и необходимости отпущения грехов. Высказала ли она собственные сокровенные желания?

Дженивра отвернулась.

— Полагаю, это так, — спокойно заметила она. — Ситон-Холл не просто отпущение грехов, это своего рода искупление для других женщин. — Она затихла, Эш ждал продолжения. — Я еще об этом никому не говорила, но планирую сделать из него не просто коммерческое предприятие, но и дом для женщин без средств к существованию, которым некуда идти. Они могли бы проводить экскурсии, ухаживать за садом, устраивать чаепития. Полагаю, это прекрасная возможность благородного изящного неприбыльного ведения бизнеса.

— Такая же, как и продажа рукоделия моих тетушек на местных ярмарках? — пробормотал с улыбкой Эш.

— Да. Всякому человеку необходимо иметь цель в жизни, чувствовать себя нужным. Никто не хочет быть обузой. Никто не хочет быть бесполезным.

«Это утверждение открывает глаза на многое в ее характере», — подумал Эш, хотя он и не мог себе представить Дженивру, смирившуюся с тем, что ею пренебрегают.