Добролюбов: разночинец между духом и плотью

А вот письмо Чернышевского Добролюбову от 11 августа 1858 года: «В самом деле, трудно будет Вам жить спокойно, если Вы женитесь. Не будет, по всей вероятности, счастлива и она с Вами». На следующий день Чернышевский съездил к Терезе, долго говорил с ней и отправил другу письмо, в котором события рисуются несколько иначе, нежели в его воспоминаниях:

«С другой стороны, против благоразумия восстают и собственные мои романические бредни, которыми я всегда был заражен. Всё это приводит к тому, что я совершенно не знаю, как думать и говорить относительно Вашего проекта женитьбы, если Вы сами не бросили его. Не советую ничего. Как Вы поступите, так одобрит мой нерешительный и неопытный в подобных делах ум. Об одном только мог бы я просить Вас: дайте себе время обдумать то или другое решение по возможности хладнокровно. Еще вот о чем прошу Вас: когда воротитесь сюда, прежде всего заезжайте ко мне, и мы потолкуем»^{335}.

Из этого письма видно, что вначале Чернышевский не собирался давить на друга и заставлять его отказаться от женитьбы. Следовательно, в поздних воспоминаниях он приписал себе главную роль в спасении соратника, предотвращении его необдуманного шага. Однако возможно, что колебавшийся Добролюбов искал в советах старшего товарища дополнительные аргументы для отказа от замысла, который налагал на него слишком большую ответственность.

Чернышевский действовал расчетливо, отговаривая друга связывать свою жизнь с девушкой, которая была, по его мнению, «добрая, честная, но совершенно необразованная, не умевшая даже и держать себя хоть бы так, как умели держать себя горничные, жившие в услужении у семейств не то что светского, а хоть бы невысокого чиновничьего круга»: «…жениться на ней значило бы убить себя и ее»^{336}. Якутский прокурор Дмитрий Иванович Меликов, общавшийся с Чернышевским в его вилюйской ссылке, припоминал еще более резкое его мнение о любви Добролюбова и Грюнвальд: «Отзываясь с большим почтением о Добролюбове во всех отношениях, Николай Гаврилович считал его глубоко несчастным человеком. Его погубила любовная связь с горничной, женщиной ничтожной, не соответствующей Добролюбову и не любившей его. Добролюбов, несмотря на все свои обеты друзьям, не мог найти в себе настолько воли, чтобы отделаться от нее, расходился с нею и снова сходился»^{337}.

Логика демократа Чернышевского шла вразрез с этикой «новых людей», однако он оказался прав: продолжая бывать у Терезы вплоть до января 1860 года, Добролюбов постепенно убеждался, что их отношения не только исчерпаны, но и не были похожи на подлинную любовь:

«Я понял, что никогда не любил этой девушки, а просто увлечен был сожалением, которое принял за любовь. Мне и теперь жаль ее, мое сердце болит об ней, но я уже умею назвать свое чувство настоящим его именем. Любви к ней я не могу чувствовать, потому что нельзя любить женщину, над которой сознаешь свое превосходство во всех отношениях»^{338}.

Идеальную спутницу жизни он представлял иной — духовно близкой, стоящей на его интеллектуальном уровне:

«Если б у меня была женщина, с которой я мог бы делить свои чувства и мысли до такой степени, чтоб она читала даже вместе со мною мои (или, положим, всё равно — твои) произведения, я был бы счастлив и ничего не хотел бы более. Любовь к такой женщине и ее сочувствие — вот мое единственное желание теперь. В нем сосредоточиваются все мои внутренние силы, вся жизнь моя»^{339}.