Добро Пожаловать В Ад

— Баранова ранило первым, — жуя кусок тушеной говядины, сказал Меньшов. — Скоро после вашего ухода. Откуда только они навалились, сволочи?..

Лейтенант, подперев выскобленную бритвой щеку кулаком, смотрел мимо него на цветную вырезку из «Плейбоя».

«Это мой психоаналитик», — смеялся в свое время, клея картинку скотчем, Стас Баранов…

— Нас зажали во дворике, где стоял БТР. Но загнал я туда его правильно. Иначе бы всем амба. Стас прикрывал ребят, потом сам побежал в укрытие, а тут граната. Осколками задело. Перевязали, как могли. Помощь запросили. А где там помощь, когда такая заварушка с этим штурмом вокруг закрутилась… Со штаба отвечают: крепитесь, держитесь, не вам одним туго. Сказано, держимся. Броневик не дает «чехам» подлезть ближе… Где только они минометы достали? Я, честно говоря, тогда подумал: отвоевались. Бойцов в подвал загнал, сам чуть не молюсь, чтобы перекрытия выдержали.

Он разлил еще по одной.

— Будем…

Перекривился, выскреб ножом из банки капающий соком шматок мяса.

— Хороший хозяин дом строил, во век спасибо. Вот и дожили до света. Только стихнет — все, кроме раненых, наружу. К бою. Начнут минами ложить, обратно в подвал. Вот только не знаю, с чем связано, а с рассветом ушли они. Помнишь, как у Гоголя, вся нечисть разбегалась с третьими петухами?.. Я сначала думал, хитрят, сволочи. Нахрапом не взяли, пробуют выманить. Людей еще часа полтора в готовности держал. А потом, когда дошло, что «чехи» отстали, но на время, и вернутся снова, уже с новыми силами, загрузил бойцов на броню и вернулся на базу.

— Без приказа?

— А ты осуждаешь?! — завозился на стуле Меньшов.

Он отвернулся, по скулам загуляли желваки.

«Осуждаю! — так и подмывало Черемушкина. — Если бы ты не свалил домой, а пробился к нам, все могло быть иначе… Иначе…».

Но мысли эти вертелись у него в голове, и вслух лейтенант ничего не сказал. Не хотел быть судьей Меньшову, потому что не знал, как поступил бы сам, окажись на его месте.

— Кроме Баранова у меня еще пятеро «трехсотых» было. Двое в крайне тяжелом состоянии. Вызвали в лагерь вертолет. Медик, когда их осматривал, был не уверен, что доставит живыми до госпиталя. По крайней мере, слова его: еще бы немного потянул, и эти двое — груз «двести».

«Что ты передо мной оправдываешься? — снова подумал Черемушкин. — Я не поп, грехов отпускать не умею».

— … Вышел на связь с Моздоком. Рюмина не нашли, какой-то штабной полковник толком доклада не выслушал. Такое ощущение, что им безразлична вся эта бодяга. Велел взять командование остатками батальона на себя и ждать указаний.

— Указаний? — Ироничная ухмылка скользнула по губам Черемушкина.

— Не больше, не меньше… А ты что думаешь, в ночь на первое, когда мы с тобой последние патроны считали, они в штабе мозги грели над картами? Все же было заранее мудро спланировано!.. Какой только идиот догадался ввести танки в город?! Улицы, дома кругом, не развернешься. Это ж не полигон, не поле. Натворили дел… мать их, стратегов! В Грозном мясорубка, неразбериха. Не поймешь, кто с кем воюет. Рассказывают, рота пехотинцев в темноте наших танкистов с чеченскими спутала. Бились несколько часов, дошло до потерь. И те, и другие от штаба поддержки требуют. А в штабе пьянка в честь Нового года; да ордена предстоящие обмывают. Не до них, короче… Когда пехота с гранатами на танки пошла, разобрались, что свои. И то, услышав русский мат.

На входе послышалась возня. Сдвинув локтем закрывающую проход занавеску, вошел Мавлатов, выставил на стол два котелка с дымящейся кашей.

— Что приготовил? — нюхнул Меньшов поднимающийся парок.

— Пирловка с мясом.

— Достали твои каши, — буркнул капитан, ковырнувшись ложкой. — Изжога после них давит… Ладно, свободен.

Но повар не торопился уходить.

— Чего еще? — недоуменно поднял на него взгляд Меньшов.

— Таварищ капитан. Я прашу, снимай с кухни! Разреши вирнуться к ребятам.

— Зачем?.. Тебе у старшины плохо служится?

— Никак нет. Не в том дело… — Он заволновался, подбирая русские слова. — Сургучев, Максимов пагибли… Раниных много. Пачему меня на кухню?! Чем я хуже ребят?

— Понимаешь, Мавлатов…

— Патаму, что я сам с Кавказа? Патаму, что я тоже мусульманин? Боитесь, что придам, перебигу к бандитам? — Карие глаза повара влажно блеснули обидой. — Не верите мне?

— Верю… Иди, Мавлатов… Я подумаю.

— Видал? — спросил Меньшов, когда повар покинул палатку. — Воевать он хочет… Возьмешь к себе?

— Возьму, — проронил Черемушкин, загребая ложкой кашу.

Перловка подгорела, на вкус была сухой. Он отодвинул котелок на край…

Поговорить по душам в тот вечер им так и не дали. На огонек забрел журналист, которого полковник Рюмин привез на базу за сутки до начала штурма.

— Не помешаю?

— Проходи, Олег.

Меньшов вынес к столу табуретку, которой еще недавно пользовался покойный комбат. — Как насчет пары капель?

— Не откажусь.

Капитан налил спирт, стряхнул в кружку последние капли, убрал опустевшую фляжку.

— Ну, мужики, — журналист оглядел своих собеседников. — Выпало вам, не приведи Боже… За вас. Будьте живы.

— Ты же в Грозный собирался? Я думал, ты уже там, — закуривая, сказал Черемушкин.