Добро Пожаловать В Ад

— Аферы?! Поверь мне на слово… — Мамед просунулся между сиденьями, ткнул себя большим пальцем в грудь. — Я автослесарь. Жил неплохо и при Советской власти, и при демократах. Пока у людей есть машины, пока машины бьются, такие как я, без куска хлеба не будут сидеть. И меня не касалось, кто управляет республикой, и как. Но что мне, простому «костоправу» делать, когда кто-то пришел на мою землю с оружием, чтобы учить меня, как нужно жить. Прикажете любить летчика, который сыпет бомбы на город, в котором я родился и вырос? Нас поголовно назвали бандитами, поставили вне закона. А нам ничего не остается, как объединяться в ополчение. Армия идет уничтожать бандформирования, то есть нас. Так мне сидеть сложа руки и ждать, когда войска войдут в город, когда любой солдат сможет поставить меня к стенке? Или я имею право защищаться? Какой вы оставили мне выбор?

— Ерунда! — заспорил Якушев. — Послушать тебя, так наша армия, в которой, наверняка, когда-то и ты служил, состоит не из восемнадцатилетних салаг, а из палачей и убийц. И попробуй поставить себя на их место. Идешь по своей, исконно российской земле, в тебя стреляют, кому не лень. Извини, но и я бы дрался за свою жизнь, а на войне — ты же не станешь отрицать, что идет настоящая гражданская война? — прав тот, кто раньше выстрелил.

— Значит, ты признаешь…

— Хватит! — рявкнул на младшего брата Ваха. — Лучше готовьтесь, за поворотом будет «контроль».

* * *

На пониженной скорости «жигуленок» медленно подъезжал к блокпосту. От полосатого шлагбаума, перекрывшего дорогу, к машине шел омоновец в пятнистой куртке и в лихо заломленном черном берете. Автомат с откинутым металлическим прикладом висел у него на плече; подняв ладонь в беспалой кожаной перчатке, он велел остановиться.

С поля, что виднелось сразу за деревьями, раздавался сухой треск, будто медведь бродил по куче слежавшегося валежника.

— Стреляют, что ли? — завертел головой Якушев.

— Не бойся, — успокоил его Мамед и кивком подбородка показал на густые заросли придорожного кустарника. — Ребята дурью маются.

Сквозь переплетенные ветви Якушеву удалось разглядеть недалекую фигуру, стрелявшую из автомата по составленным в ряд бутылкам.

Омоновец, не дойдя нескольких шагов до «жигулей», пальцем поманил к себе водителя. Ваха выбрался на дорогу и полез во внутренний карман за документами.

— Руки! — выкрикнул омоновец, хватаясь за автомат. — На капот, живо! Все из машины!!!

Ваха в нелепой позе прошествовал к «жигулям», разложил руки на забрызганном капоте. Держа его на мушке, милиционер пинком заставил шире раздвинуть ноги и приступил к досмотру.

От блокпоста подошел его долговязый напарник в раздутом от автоматных рожков разгрузочном жилете, наставил дуло на пассажиров.

— Вам неясна команда? — холодно спросил он.

Им пришлось последовать примеру Вахи, встав на раскоряку возле машины и попирая ее руками.

Созерцая крышу автомобиля, пока боец обшаривал его одежду, Якушев покосился на кустарник, откуда, ломая ветки, вывалил едва живой боец в камуфляжной хламиде. Берет его, сложенный вдвое, покоился на плече, пристегнутый погоном. Нетвердой походкой он приблизился к машине и, встав напротив напряженной спины Вахи, взвел затвор.

— Чеченец? — заплетающимся языком спросил он.

Ваха оставил пьяный вопрос без ответа.

— Молчишь? — взбрындил боец, дернул его за плечо, разворачивая лицом к себе. — А может тебя кончить, пока ты по нашим т а м стрелять не начал? А? Хороший чечен — мертвый чечен! Ведь верно?!

Ваха продолжал молчать, хотя по нему было видно, что он не прочь проверить челюсть обидчика на прочность.

— А, старшой? — окликнул тот товарища в беспалых перчатках, который рылся в машине. — Нарисовать третий глаз во лбу… Во, — он вынул из клапана гранату и взвесил ее на ладони. — И никакая проверка не докопается… Да?!

— Как вам не стыдно? — возмутилась корреспондентка, отталкивая от себя омоновца. — Проверяйте! Я — Мария Логинова, радио «Свобода»! Я гражданка России, и на каком основании вы смеете так обращаться с нами?.. А этот?! — она обличительно показала пальцем на покачивающегося автоматчика. — Вы же армию позорите, роняете ее авторитет своими выходками!

— Ах ты, стерва! — зверски кривя лицо, воскликнул пьяный. — Ты нам за основания заяснять будешь? А ты постой здесь, постой хотя бы сутки. Да каждую ночь, когда эти ублюдки тебя обстреливают. Посмотрим, как бы заговорила. Но ты же с нашими стоять не станешь! Тебя же «чехи» с потрохами купили. Все вы туда катитесь, мудаков этих расписывать Робин-гудами. А герои ваши — нашим пацанам бошки режут, яйца кастрируют. А вы их превозносите… Сволочи! — закончил он тирадой, трясясь от бешенства.

— Юрка! — Одернул его товарищ. — Заткнись! Иди проспись!..

— Да чего проспись, Петрович?! Что я, разве не прав?.. Журналисты, это ж твари продажные! Сталина нет на вас. Я не представляю… чтоб в сорок первом попробовали интервью у Гитлера взять… До лагерей бы не дожили!

— Я сказал, спать! — выдавил сквозь зубы старший и толкнул его к блокпосту, сказав тихое:

— Дурак, на всю страну прославишь…