Настроение окончательно испортилось, и Семён пошёл на встречу с женой и дочерью. Они же, в отличие от него, захлёбывались от удовольствия, рассказывая об увиденном.
— Ты знаешь, папа, — трещала Маргарита, — там они сделаны из воска, как живые. Я только закрыла глаза, когда дядька хотел тёте голову отрубить топором. Он такой ужасный. А дядя Пётр-первый, царь, корабль делал. А какая королева красивая. А что ты, папа, видел?
— Ничего, Рита, интересного. Я попал на базар, где продаётся тухлое мясо и продают животных.
— На Привозе,**да?
— Да, на Привозе, — засмеялся Семён.
— Я с мамой на привозе скумбрию покупала.
— А здесь только тёлки продаются.
— Сеня, переведи часы, — вмешалась Вера, — и пошли к машине, нам нужно ехать домой.
— Куда домой, в Одессу? — спросила Маргарита.
— Нет, Риточка, во Франкфурт. Теперь здесь наш дом, — объяснила Вера.
— Я хочу в Одессу, к бабушке.
— А что тебе здесь не нравится? Барби у тебя есть, конфеты, бананы, ананасы кушаешь. Что тебе надо ещё.
— Хочу к бабушке и чтобы все понятно говорили. А чего они по-русски не научатся разговаривать? Это же так легко.
Родители стали смеяться.
— Через несколько лет и ты, наверное, будешь охотнее говорить по-немецки, чем по-русски.
— Не забивай ребёнку голову, — сказала Вера, — вот уже и наша машина.
Выехали назад уже к концу дня. Недалеко от границы с Германией мотор начал работать прерывисто. Приборы показывали, что бензина достаточно, значит, что-то с искрой. Свечи Семён недавно заменил, значит не в порядке электрогенератор. Только пересекли границу, на которой непривычно никто ничего не проверял, только была табличка, как дорожный знак, указывающий, что началась территория Федеративной республики Германия, и Семён свернул с автобана в карман, отведенный для временной стоянки автомобилей. На нём стояли столы, скамейки, ящики для мусора. Кругом была идеальная чистота и порядок. Перед стоянкой стоял указатель, что следующая стоянка c туалетом — «паркплатц» — через шесть километров. Вспомнив наши дороги и загаженные туалеты, Семён с Верой только переглянулись. Впереди вечер и ночь, на заднем сидении спит ребёнок и становилось немного неуютно оттого, что ситуация, понятная на Украине, происходит в незнакомой пока стране. Но по совету знакомых, Семён, сразу же после приобретения авто вступил в немецкое общество автолюбителей, «ADAC», которое обещало, оказывать помощь при поломках и авариях. По старой совковой памяти в это не очень верилось, но Вера, как лучше знавшая немецкий, подошла к здесь же находившемуся переговорному устройству, нажала на рычаг и услышала громкий голос, спрашивающий, что нужно?
Она с трудом объяснила, что нуждаются в помощи, заглох мотор, марка машины "Форд фиеста", стоят в десяти километрах от границы, на автобане номер четыре. Услышали ответ, что скоро приедут, ждите.
Через семнадцать! Минут, приехала машина покрашенная в жёлтый свет, с мигалками и надписью на борту: ADAC. Молодой мужчина, поздоровавшись, взял какой-то прибор, присоединил к клеммам аккумулятора, и сказал:
— Alles klar (всё ясно).
Запустив двигатель в своей машине, он стал заряжать аккумулятор.
Через несколько минут он им объяснил, что они могут ехать, и что им этой интенсивной зарядки хватит до Франкфурта, если не пользоваться фарами. И уехал.
Семён сел за руль, и они с Верой долго обсуждали и обыгрывали ситуацию, как всё это было бы на Украине.
— Чудеса, да и только, — заключил Семён.
До наступления темноты они приехали во Франкфурт. **До начала занятий на курсах все уже знали, в каких классах будет заниматься каждая группа и соответственно собрались в них.
Пока не пришёл преподаватель, знакомились. Семён разговаривал с со своим тёзкой из Харькова и услышал, как кто-то хлопнул его по плечу и радостно воскликнул:
— Guten Morgen, Herr (доброе утро, господин) Кот.
Семён слышал знакомый голос, но не сразу сообразил чей он, и обернувшись увидел Ефима Соколова, того самого Фимку, с кем вырос в одном дворе, учился в одном классе, которого всегда защищал, хотя и недолюбливал за непорядочность, нахальство и особенно за последние события, связанные с рэкетом кооператива в котором работал. Но сейчас, в чужой стране и при отсутствии друзей и знакомых, Семён почувствовал в нём родную душу и также радостно ответил:
— Фимка, привет! Как ты-то здесь очутился?
— Я-то, потому что еврей, на законных основаниях, а ты, кажется русский, — ехидно заметил Ефим, зная, что у Семёна отец еврей, да ещё и погиб в армии.
Но Семён не обратил внимания на ехидство.
— Все мы Фима там были русскими, а теперь вот стали евреями.
— Почему все, — спросил харьковчанин, стоявший рядом, — я никогда не был русским и не пытался им быть.
Семён немного смутился и пытался объяснить:
— Я имел ввиду, что мы все воспитаны на русской культуре, и…
— Опять все. Я воспитывался и на еврейской культуре тоже.
— Вот именно, тоже, — вмешался мужчина, как потом выяснилось, из Санкт-Петербурга, кандидат математических наук, — мы все родом из Советского Союза.
— И этим гордимся, — съязвил харьковчанин.