Добро Наказуемо

Спасибо, папа. Вот видишь и всё стало на свои места. Но как будет дальше, поживём, увидим. Садимся ужинать. Света, к столу! – позвала

Марина дочь.

Стол Марина накрыла по-русски обильно. Раевский давно не видел, чтобы дома столько подавали даже к приходу гостей. Его нынешняя жена берегла своё здоровье и фигуру, и она не ела, а принимала определённое количество калорий исключая холестерин, и выросшая в русской семье, совершенно не употребляла свинину, которую муж предпочитал другому мясу. Он проголодался и с вожделением смотрел на вкуснятину, стоящую на столе. Марина спросила, что он будет пить и он сказал:

– Водку пью только русскую, шампанское и коньяк французские, мадеру испанскую, портвейн португальский, а…

– Виски американские? – вставила Марина.

– Упаси господь! Я эту гадость попробовал один раз лет двадцать назад и всё. Я вижу вот Le champagne, давай за встречу.

– Тогда открывай.

Выпили за встречу, приступили к еде.

– Ты, дочка, столько наготовила, что глаза разбегаются, не знаешь, что брать.

– Возьми холодец.

Раевский попробовал. Ему холодец так понравился, что он воскликнул:

– Нет, решительно нужно выпить водочки под такую закусь.

– Наливай себе, вот "Московская", нет, мне не нужно. Я ещё шампанского выпью.

Поужинали, Марина убрала со стола еду, использованную посуду и спросила, что отец будет пить: чай, кофе, капучино?

– Чай, большую кружку обыкновенного чая.

– Цейлонский, грузинский, краснодарский?

– Краснодарский! – обрадовался Раевский.

– Торт, сладкие сухарики, печенье?

– Сухарики и садись, будем разговаривать.

– Я только Свету уложу.

Марина зашла в комнату дочери, оттуда выглянула Света.

– Спокойной ночи, дедушка!

– Спокойной ночи, отдыхай.

– Я сейчас только Катю спать уложу.

Через несколько минут вошла Марина. Раевский отхлебнул чай и как-то неуверенно, как будто бы стесняясь, сказал:

– Расскажи мне о твоей маме.

Марина помолчала, подумала, глядя на скатерть, потом подняла глаза, посмотрела на Раевского взглядом, от которого он опустил голову, и начала:

– После твоего отъезда мама недоумевала, как ты мог у ехать даже не попрощавшись. Она боялась, что с тобой что-то случилось, но ни твоего телефона, ни адреса она не знала. Она ходила сама не своя и однажды в таком состоянии попала под трамвай и потеряла ногу.

– Как? Что ты говоришь? – Раевский схватился за голову.

– Что слышишь, папочка. Я говорю только то, что было на самом деле. И не собираюсь сгущать краски. Они итак достаточно тёмные.

Чтобы тебе всё понять, нужно и всё знать. Если не хочешь, я продолжать не буду. Пойми, я не хочу тебя ни в чём упрекать, а тем более обвинять. Сейчас в этом уже нет смысла, – и Марина замолчала.

– Продолжай, Марина, я обязан знать правду.

Марина продолжала рассказывать, а Раевский так и сидел не двигаясь, обхвативши руками голову. Боже, кого он потерял? Да нет, не потерял. Он, как тот бедный человек из притчи, нашедший громадный алмаз, и будучи сказочно богатым, выбросил его в море и остался нищим. И вот через 33 года он узнаёт правду и… Нет, он не бросил его в море, он взял молоток и разбил вдребезги драгоценный камень, к сожалению, это был не камень, а человеческая судьба. Раевский даже застонал от своих мыслей.

Марина остановила рассказ.

– Попей чаю, – посоветовала она.

– Совсем остыл, – констатировал Раевский, отхлебнув глоток.

– Я сейчас другой согрею.

– Нет, не нужно, продолжай, пожалуйста.

Марина рассказывала, как они жили, как мать обшивала клиентуру, чтобы дать дочке образование, и как она, Марина, написала безобидный стишок, из-за которого вылетела из университета, а мать получила свой инфаркт, и Марина сменила её за швейной машиной. Свой рассказ

Марина закончила заполночь. Она дала Раевскому ключ от своей квартиры, наказала не стесняться, всё брать из холодильника, что хочет, а она постарается прийти с работы пораньше и забрать Свету из садика. Но в час дня пусть он будет на месте, она придёт на перерыв и они пообедают.

Раевский ушёл к себе в апартаменты, разделся, открыл окно, выходящее в парк, потушил свет и долго стоял в темноте, глядя невидимым взглядом в даль, и думал, думал.

Наверное, впервые в жизни он посмотрел на себя внутрь и со стороны, и его жизнь, и его творчество показались ему никчемными. Ну что он в своей жизни сделал? Сынов своих растерял, дом не построил, правда, посадил несколько деревьев в студенческие годы, когда их выводили для этого на Ленинские субботники. Но сколько деревьев загубило его, так называемое, творчество. Посчитал как-то, что для того, чтобы отпечатать все его книги, деревьев вырубили больше чем есть их в парке Сокольники. Всю жизнь гордился своим талантом и славой, доверием партии. А что на самом деле? В молодости написал несколько по-настоящему хороших стихов, его заметили, стали публиковать. Ему нравилась лирика, но её мало печатали, а вот патриотические стихи проходили на "ура!", и переключился, как о нём начали тогда говорить "молодой, талантливый поэт" на конъюнктурную литературу, написал поэму "Мой комсомол", получил за неё премию