Доблесть русских людей

  Наступала зима и Сталин решил, что пора и ему ударить. Соотношение сил на советско-германском фронте было в пехоте примерное равенство 6,7 миллионов стран оси, и 6,6 миллионов советских войск. Но Вермахт имел очень уж пестрый состав своих сил. Тут уже столько иностранных легионов, что буквально Ноемый Ковчег. В танках и САУ соотношение сил на декабрь примерно 12, 5 тысяч советских машин против 11,5 тысяч немецких. Правда, у немцев танковый парк, пожалуй, в качестве посильнее. Особенно новейшие танки "Лев", "Пантеры" и Е-25. В авиации противник захватил господство за счет реактивных машин. Да и немецкие автоматы лучше и эффективнее советских. Кроме того страны Запада поставили Германии множество грузовиков и прочего автотранспорта, так что теперь у Вермахта значительно превосходство в мобильности. В целом соотношение сил такое, что о наступление вроде бы и думать нельзя. Но немцы ведь смогли переломить ход боевых действий и при худшем соотношении сил не в их пользу. Так что пока говорить о капитуляции рано. И тем более о полном переходе к обороне.

  А немцы свирепствовали в захваченном Минске прошли аресты. И начались казни. В число жертв чисток попал и Петя Максимов со своей мамой. Так как им нельзя бы показывать друг на друга они сделали вид, что не узнали друг друга. Нелегко далось Пете притвориться, что она не знает мамы. И ей, наверное, не легче. Но фрицы, наверное, имели достаточно информации. Они раздели молодую женщину и били её поволокой на глазах у сына, а потом хлестали, сорвав с мальчишки рубашку и сына. Пытки длились несколько недель. Хлестали и шлангами, били мальчика и женщину палками по босым пяткам. Даже пускали в ход ток. Тринадцатилетний пацан и тридцатилетняя женщина умудрились выдержать все истязания, и никого не выдать. Мать и сына заперли в камере и дали несколько дней отдохнуть, чтобы они смогли собственными силами взойти на эшафот. Избитый Петр бредил... Его мать Екатерину пытали немного слабее, и она ухаживала за сыном. Попросила тазик воды и аккуратно протерла израненную спину мальчишки. Сколько плетей обрушили фрицы на ее ребенка.

  Мальчишку хлестали до потери создания. От шеи до икр у него вся было ссечено. Голова выбрита и тоже вся в ссадинах и кровоподтеках. А подошвы огрубевших ног все в волдырях, подпаленные на огне с почерневшими пяточками. Бедный её мальчик. Как она хотела ему купить приличную обувку, чтобы он мог в блестящих туфельках пройтись в школу. Но детскую обувь почти невозможно достать, она в большом дефиците, а сандалии в вовсе не производиться, и дети партийных работников вынуждены летом босячить, если только не попадется им что-нибудь по ленд-лиз. А так мальчик шлепал голыми пятками по траве, по дерну, по колючим камешкам, по осенней грязи. И лишь в морозы, когда совсем в невмоготу одевал мальчишка сплетенные лапти.

  Она помнит, что до войны ножки и мальчика были такие мягкие, детские как подушечки, а затем быстро загрубели, покрылись мозолистой коркой. Поначалу даже трескались, и она их мазала вазелином. Потом когда вазелин кончился, то она ходила к знахарке. Да дала ей раствор и посоветовала не надевать лаптей, до самых морозов. Скоро мальчишка привык и уже не хотел обуваться.

  Петя простонал, мать специально положила его на живот, погребла соломы, чтобы не давило на грудь. Жестокий палач раскалил кусок железа в форме звезды, прижег ею грудь мальчишки. И это все на глазах матери. Петя проорал, запахло паленым мясом, задымилось сиреневой струйкой. Палач надавил еще сильнее. Пацан завопил не своим голосом, и потерял сознание.

  На месте соска остался большой ожог в форме пятиконечной звезды. Бедный ребенок, постанывает и мечется. У уроды и садисты, как такое может придти в голову нормальным рожденным матерью людям.

  В камере холодно, но немного фашисты все-таки топят, чтобы жертвы не отбросили копыта раньше суда, или выдачи информации. Катя осторожно укрыла измученного пытками сынишку и дала ему свою пайку. Мальчик жадно сгрыз черствый хлеб, тем самым показав, что юный организм борется с причиненными гитлеровскими палачами тяжелыми ранами.

  Екатерина стучит деревянными тюремными сабо по каменному полу. Уселась на пук соломы и горько заплакала. Её было жалко сына куда более, чем себя.

  Вот прошло три дня и их ведут на виселицу. Народа в городе осталось немного, но те, кто есть, согнаны на площадь, чтобы смотреть. Перед казнью Екатерине срезали длинные волосы, видимо для того, чтобы использовать на нужды Третьего Рейха. Они шли на казнь босиком, обычно всегда подростки и женщины шли на смерть без обуви. У мужчин тут было по-разному, но чаще деревянные ботинки все-таки давали.

  А путь до плахи неблизкий и по ледяной корке покрывшей мостовую. Это уже сама по себе пытка. А еще и ветер пронзительный и леденящий сует костлявую лапу под рваные лохмотья.

  Петя пошатывается, и, стиснув зубы, старается не упасть и не выдать муку стоном. Он должен дойти до эшафота и умереть достойно, как и положено пионеру. А его мать коммунист и тоже не уронит партийной чести.