До захода солнца (ЛП)

— Почему ты злишься на Люсьена? Никто никогда не злился на него. Ну, не совсем никто. У него, конечно, есть враги. Но его наложницы! Никогда его наложницы не злились на него. Они все любили его.

О, прошу тебя.

— Я другая, не такая, как они, — заявила я.

— Это я уже поняла, — согласилась она с понимающим кивком.

Я опустила голову и поднесла руку ко лбу.

— Думаю, мне нужно больше свободы, — сказала я ей, не желая показаться грубой.

В этот момент полной неразберихи в моей жизни, я ненавидела это признавать, но действительно нуждалась в матери, несмотря на то, что она и ее предки безумно обожали быть наложницами вампиров, втянув меня в этот бардак.

Внезапно я почувствовала, как руки Эдвины нежно коснулись, оттаскивая меня от туалетного столика.

— Что тебе нужно, так это постель и еда, именно в таком порядке, — заявила она.

Я пошла с ней, потому что у меня не было сил бороться.

И винила в этом Люсьена главным образом потому, что это была его вина.

И его вину я запрятала в свое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена».

Эдвина уложила меня в постель. Полчаса спустя она вернулась с подносом, уставленным едой, а я все это время потратила на то, чтобы собрать кучу всего в моем хранилище «Почему я ненавижу Люсьена». Передо мной стояла стопка легких, пушистых блинчиков на пахте, пропитанных тающим маслом с подогретым сиропом. Хрустящий бекон. Сочные ягоды. Сосиски на гриле.

Я съела все не жалуясь.

Обычно я бы никогда не съела столько, особенно в таких количествах, волшебным образом увеличившееся в десять раз по размеру и весу, оседая на моей заднице.

Но мне нужна была моя сила. Сегодня вечером я готова была сразиться с Люсьеном.

5. Тем же вечером

Люсьен поехал к дому Лии, чувствуя приятное предвкушение после не очень хорошего дня.

Он знал, что она будет холодной или разъяренной, но ему было все равно.

Кем бы она ни была, при этом не была нетерпеливой, льстивой, воспринимающей его с обожанием и не была покладистой.

Она была совсем другой, и ему нравилось, такого у него не было очень давно.

Утром, когда он вернулся домой, который делил со своей парой, Катрина ждала его.

В ту минуту, как только он закрыл за собой дверь, она дала волю своей ярости, которую, как он понял, она сдерживала всю ночь, поджидая его.

Несмотря на то, что он все еще злился на нее за заговор, который она попыталась развязать на Отборе с Лией, она имела полное право злиться на него. Вампир не спал со своей наложницей, ни в каком смысле этого слова. Он или она не оставались на ночь у своей наложницы или наложника.

Может спали и оставались, но не на ночь, такого не было никогда.

Вампиры спали со своими подругами-вампирами, абсолютно.

Измены могли и часто случались (и Доминион закрывал на это глаза), выходили из-под контроля на Пирах, но не с наложницами. Границы существовали, очень ясные и понятные, и никто, даже Люсьен, не имел права их нарушать.

Он проигнорировал свою подругу, в течение последнего десятилетия ему это неплохо удавалось, поднялся наверх прямо в их спальню, разделся и встал под душ.

Она последовала за ним, не прекращая ни на мгновение своей яростной тирады.

Люсьен злился на себя за то, что с Лией потерял контроль и чуть не лишил ее жизни, ее ему будет не хватать, хотя знал он ее совсем недолго. Не только потому, что в ее жилах текла божественная кровь, но и потому, что она не собиралась взрослеть, пока ей не исполнится девяносто три года. Эта концепция его заинтриговала, ему очень хотелось найти время для изучения.

Он также злился на себя за то, что заставил ее испытать неподдельный ужас.

Страх был восхитителен, особенно когда смешивался с ее возбуждением.

Ужас, или, по крайней мере, тот ужас, который он увидел у Лии в то утро, когда она проснулась, показался ему отвратителен.

И последнее, самое главное, как бы он ни старался, он не мог выбросить из головы ее слова, глаза, полные боли и обвинения: «Ты обещал».

Поэтому он был не в настроении терпеливо выяснять отношения с Катриной.

Он вышел из душа весь мокрый, схватил ее за горло, заставив замолчать. Оторвал от пола и прижал к стене так, что штукатурка треснула от удара ее головы, держа навесу и сжимая пальцы.

Она вцепилась ногтями в его предплечье, но безрезультатно.

Он прижимал ее, извивающуюся, к стене, ловко уворачиваясь от ее ног, пока не почувствовал, что она поняла, что он хотел ей сказать. Затем разжал пальцы.

Она грациозно приземлилась на четвереньки, откинула голову назад, облако длинных черных волос рассыпалось по спине, ее ледяные голубые глаза уставились на него. Ее потрясающее лицо было искажено яростью.

Она готовилась к нападению.

— Даже не думай бросать мне вызов. — Потребовал он тихо, убийственным тоном.

Нерешительность промелькнула у нее в глазах, что было стратегической ошибкой. Ей давно следовало научиться владеть собой в любой ситуации, нерешительность же показывала слабость.

Она была молодым вампиром, ей было всего двести лет.

Но она никогда не научится. Ей не суждено. Он пытался ее научить в течение пятидесяти лет.