До встречи в раю

- А теперь слушай, что я скажу. Лаврентьев мрачно усмехнулся. Как говорят у нас в народе, моя твоя не понимай. Но тебе по старой дружбе поясню: всех, кто полезет в мой полк, я прикажу беспощадно уничтожать из всех видов оружия. Невзирая на нейтралитет. Патронов у меня хватит. Технику ни тебе, ни твоим лучшим друзьям не дам, можешь им передать,и не только потому, что не могу, а, главное, потому, что твои идиоты зальют кровью всю республику и порушат то, что еще не порушили. Лично я этого не хочу. Только не обижайся, потому что к идиотам Сабатин-Шаха это относится еще в большей степени...

Кара-Огай порывисто, насколько это позволяла грузная фигура, поднялся, покачал головой:

- Смотри, подполковник, ведь пожалеешь. Ты не знаешь Сабатина. Он впереди боевиков погонит женщин и детей. И ты не сможешь стрелять...

Только ушел Кара-Огай, в штабе появились Штукин и Костя-Разночинец. Они держали носилки, на которых лежал бездыханный солдат. Поравнявшись с командиром, офицеры аккуратно положили свою ношу на пол.

- Что с ним? - спросил Лаврентьев.

- Не знаю,- ответил Костя. Нашли на стадионе... Кажется, дышит,склонившись над лежащим, добавил он.

- Черт, единственного солдата бы не загубить!

- Чемоданаев! - позвал Штукин и осторожно потряс солдата за плечо.

- Осторожно, не повредите! - предупредил Костя.

Солдат с трудом приоткрыл глаза, мутно посмотрел на столпившихся вокруг него офицеров. Оператор Сидоров протиснулся к ним, торопливо настроил камеру, включил лампу, начал суетливо и жадно снимать.

Чемоданаев, кряхтя, сел, стал тереть глаза, потом, так и не вставая, пояснил собравшимся:

- Закемарил немножко.

- Снять бы с тебя штаны да выпороть как следует! - сурово заметил Лаврентьев.

- Сиди здесь, урюк, и не высовывайся! - прошипел начальник штаба и показал Чемоданаеву кулак.

Доктор же спросил у солдата, обедал ли он. Оказалось - нет. И Костя повел его с собой...

* * *

Утром в учреждении ЯТ 9/08, в обиходе "крытая", ничто не предвещало невероятных событий. Начальник тюрьмы товарищ Угурузов, собрав заместителей, напомнил о необходимости высокой бдительности: в городе участились стычки между вооруженными группировками. После чего, вдохновившись взаимопониманием, повел речь о том, что при любом режиме, даже самом демократическом, всегда существуют пенитенциарные учреждения. Этот благозвучный термин совсем недавно появился в обиходе начальника, и произносил он его с особым удовольствием.

Менее всего Угурузову хотелось встречаться сегодня с осужденными. Он вообще не любил общаться с ними: вечные жалобы, агрессивность, злоба. "Митуги" давно не было, "прохоря" поизносились,- извольте понять этих негодяев, что речь идет о бане и сапогах. Он никак не мог привыкнуть к их постоянным претензиям к питанию, медицинскому обслуживанию, к требованиям улучшить условия жизни, облегчить режим содержания. Каждый раз, когда он выступал перед серой массой скуластых лиц, угловатых бритых черепов и повторял одно и то же - что "тут не санаторий", что рассмотрит все их вопросы,- чувствовал, как его буквально всасывает, подобно воронке, отрицательное черное поле, глухое, непознанное, губительное. Он ненавидел этих униженных, ярых, озлобленных людей, так же как и они ненавидели его: люто и на всю жизнь.

Общению с арестантами Угурузов всегда предпочитал, если можно так выразиться, общение со свиньями. В былые времена на хоздворе жизнерадостно хрюкало более сотни голов. Эти животные странным образом походили на людей: так же бесновались, когда запаздывала положенная кормежка, так же оттесняли от корыта слабых и больных, так же безобразно и мерзко предавались праздности и похоти, так же были ленивы и нечистоплотны.

"У них даже глаза похожи на человеческие,- подумал Угурузов. Рыжеватые ресницы, смотрят подозрительно..." Свиньи повернули к нему сырые розовые пятачки и примолкли: узнали.

- Не бойтесь, не бойтесь, мордашки, я вас не съем,- засюсюкал начальник тюрьмы и стал чесать ближайшую свиноматку.

Она блаженно захрюкала.

- А где выводок? - строго спросил он у вытянувшегося в струнку зека-свинаря. Вчера еще был выводок, пятеро поросят! - Угурузов посмотрел тяжело, с угрозой.

- Она их сожрала, клянусь матерью, сам видел! - стал божиться свинарь.

- А может, ты сожрал, а на животное сваливаешь, поганец?.. Ну, что ж ты, проститутка, малышей своих слопала? - Угурузов подергал свинью за ухо, она подумала, что он ее ласкает, заурчала. Но такой поворот Угурузова не устраивал, он рванул сильней: - Вот тебе, вот тебе!

Свинья обиженно взвизгнула, заверещала, видно, не чувствовала вины и угрызений совести.

Угурузов повернулся к зеку, который сразу вытянулся.

- Люди - звери,- вздохнул Угурузов и задумался...