До последней капли крови

И из Красноярска Збышек поездом добрался до этой станции. Даже не знал, как далеко отсюда до Куйбышева. В кармане у него было несколько десятков рублей, поэтому он мог надеяться купить что-нибудь из еды. Встал в очередь в станционный буфет. Если поезд тронется, успеет вскочить в него. И в эту минуту увидел патруль. Милиционеры шли вдоль очереди, словно разыскивая кого-то. Проверили документы у молодого мужчины. Трепко решил не ждать, выскользнул из очереди, но, когда находился уже в дверях вокзала, услышал окрик «Стой!». Он даже не обернулся, выскочил на перрон, перемахнул через буфера между вагонами, спрыгнул вниз и увяз в снегу. Увидел прямо перед собой солдата, который выпрыгнул из поезда. Бежать было бесполезно. Через минуту Збышек, уже без шапки, стоял перед двумя милиционерами из патруля. Мешок со всеми его пожитками лежал на снегу.

— Ты кто? — спросил милиционер. — Спекулянт? Предъяви документы.

— Какие еще документы?!

— Поменьше болтай!

Милиционер склонился над мешком и вывалил на снег его содержимое: рубашку, старые, изношенные сапоги — новые, которые получил от руководителя представительства, были на нем, — фотографию матери в молитвеннике и томик стихов. Милиционер осмотрел книги и больше уже не спрашивал документы, видимо, не впервые сталкивался с такого рода скитальцами.

— Поляк?

— Да.

— Сколько тебе лет, откуда ты?

— Семнадцать. Из Лучинки.

— Знаем, где Лучинка, — буркнул милиционер. — Зачем тебе это надо было, опять ведь вернешься туда.

Отправили с удобствами, поездом, а потом машиной. Уполномоченный милиции поселка покачал головой, подписал соответствующий документ и отпустил конвоиров. Это был уже седой человек, сгорбленный и не любивший спешить. Трепко уселся в его кабинете, а точнее, просто в комнате в избе, которая называлась кабинетом, на лавке под окном, и смотрел на лес, смолокурню, снег — пейзаж, к которому привык за долгие месяцы пребывания здесь.

— Ну вот и вернулся к нам, Збигнев Зигмунтович, — сказал наконец уполномоченный.

— Не по своей воле, — заметил тотчас же Трепко.

— Ты здесь находишься уже не принудительно, ты теперь вольнонаемный.

— Но находился-то принудительно, — сказал Трепко. — И оказалось, что выезжать отсюда никуда нельзя. Как это назвать? Свободой?

— Идет война, без документов, без повестки о призыве в армию выезжать отсюда не можешь, а для армии ты еще молод.

Трепко молчал.

Уполномоченный внимательно, не спеша, разглядывал его.

— Может, хочешь закурить, Збигнев Зигмунтович?

— Нет, спасибо.

— А может, съешь чего-нибудь?

— Съем.

Мужчина вынул из шкафа буханку хлеба, завернутую в бумагу колбасу и две кружки. Себе налил побольше, а Збышеку — чуть меньше.

— Выпей и расскажи о себе, Збигнев Зигмунтович.

— Зачем?

— Ну и суровый же ты парень! Хочу знать, как уполномоченный, с кем имею дело. Меня всегда, — добавил, отставляя кружку, — интересовали люди.

— Как будто бы не знаете, не имеете документов. О чем я должен рассказывать?

— О матери, об отце. Ты же здесь один. Лицо Збышека словно окаменело.

— По вашей милости, а не по своей воле я здесь один. Нас вывезли в июне сорок первого года, за несколько дней до начала войны. Мать была учительницей в Калише, но в сентябре тридцать девятого мы выехали к деду, лесничему, под Пинск. Дед умер, а нас вывезли… как семью лесничего.

Уполномоченный снова молча плеснул самогона в кружки.

— Мать заболела в эшелоне, и я остался один.

— Война, — заметил уполномоченный.

— Война! — воскликнул Трепко. — Тогда отпустите меня в армию. И скажите, что с матерью.

— Постараемся.

— Все стараются.

— Не веришь нам, Збигнев Зигмунтович?

— Не верю, — бросил парень. — Сколько я проработал в леспромхозе… Сколько раз просился!

— Дам теперь тебе работу полегче, в смолокурне.

— Я не ищу, чтобы была полегче.

— Хочешь еще выпить?

— Хочу.

— А что с отцом? — продолжал допытываться уполномоченный, но Трепко молчал. — Не хочешь говорить?

— Отца я почти не знаю, — ответил он наконец резко. — Собственно, даже не помню его. Родители разошлись, когда мне было шесть лет. Не подходили они друг к другу. Отец сидел.

— За что?

— За коммунизм.

— И где он теперь?

— Откуда я могу знать? — пожал плечами парень.

— Пойдешь работать на дегтярно-скипидарный завод, — решил уполномоченный поселка.

— Мне все равно куда, — ответил Трепко. — Если не пошлете в армию — все равно отсюда сбегу.

* * *