Шаркая балетками по испещрённому чёрными полосами чумазому линолеуму, дохожу до школьной столовой и вспоминаю, что именно здесь договаривалась встретиться с Тео. Беглый взгляд на часы: до назначенного времени осталось не так и долго, не больше тридцати минут. И как бы сильно ни бил в нос удушливый запах перегоревшего масла, царящий вокруг, беру бутылку воды и что-то наподобие сэндвича, благо деньги на обеды Анхель успел ещё с утра сунуть мне в руки, и благополучно занимаю неприметный столик в углу возле окна.
Правда, в считаные минуты моё уединение заканчивается. Топот чужих ног, смех и болтовня постепенно начинают заполнять пространство вокруг, прогоняя сердце в пятки. Зря я надеялась, что до столкновения с реальностью у меня есть в запасе полчаса.
Мне хочется сжаться и стать невидимой. Понимаю, что если при Тео и возле кабинета сеньора Гомеса эти отморозки не скупились на слова, то здесь и вовсе сожрут, не подавившись. Проклинаю себя, что не надела поношенные вещи Мики, а выбрала, как последняя идиотка, белоснежную блузу и строгую юбку в клетку. В своём деловом и безупречном стиле среди толпы оборванцев я подобна красной тряпке в руках неопытного тореадора.
Сквозь бешеное биение сердца, эхом отдающееся в ушах, различаю летящие в свой адрес очередные выпады и смешки. Господи, да когда же это закончится?
— Эй, ты язык проглотила? Отвечай!
Голос грубый и безжалостный. Он бьёт похлеще пощёчины, заставляя и без того напряжённые нервы с треском разрываться.
— Отцепись от неё, видишь, и так вся трясётся!
Почему они не могут оставить меня в покое? Неужели не понимают, что мне и без них тошно находиться здесь: чужая школа, чужой город, чужая страна.
— Может, она не понимает по-нашему?
Закрываю глаза, чтобы вернуться домой хотя бы в своих воспоминаниях. Я не выдержу в этом аду целый год.
— Эй, милашка, за какие грехи тебя сослали в Тревелин?
Голосов становится всё больше. Дикие, невоспитанные, грубые. Кожей ощущаю на себе любопытные взгляды: ещё бы, для всех я сродни цирковой обезьянке, этакий невиданный доселе диковинный зверёк.
Зажимаю руками голову, склоняясь к паршивому сэндвичу с вонючим соусом, смачно вытекающим на тарелку. Разве люди могут такое есть?
— Смотри, она ещё и нос воротит от чорипана¹. Ну, конечно, куда этой барби до еды простых смертных?
Помещение заполняется истеричным смехом, напоминающим лай своры бездомных собак.
Эти люди видят меня впервые. Они не знают меня, но судят! Называют чокнутой, хотя сами в эту секунду напоминают буйно помешанных.
В уголках глаз скопились слёзы. Знаю, что стоит только моргнуть, как они тут же станут достоянием озверевшей толпы. Но давать лишний повод для издевательств не собираюсь.
Внезапно всё смолкает. Слышу недовольное бурчание и звуки удаляющихся шагов. Мне бы вздохнуть с облегчением — всё позади, но понимаю: шакалы разбегаются, когда на охоту выходит более сильный, наглый и бесстрашный хищник.
— Ну привет, принцесса! — раздаётся знакомый бархатистый голос, который я надеялась больше никогда не услышать. — Смотри-ка и суток не прошло, как мы встретились вновь. Это судьба, детка, не находишь?
В столовой душно и затхло, но меня пробирает озноб. Не нужно даже поворачивать головы, чтобы понять, кто стоит за моей спиной. Что там этот псих в зелёных носках вчера утром кричал мне вслед, пока ледяная вода бессовестно пропитывала его одежду: он уничтожит меня? Что ж, пожалуй, этот год все-таки станет самым тяжёлым испытанием в моей жизни.
— Я смотрю тебе здесь не по душе? — ехидный смешок и мой личный дьявол приземляется напротив, облокотившись на стол и устремив на меня жалящий взгляд нереальных молочно-голубых глаз. Игра в кошки-мышки завершилась, толком не успев начаться!
— Зато ты в этом болоте как рыба в воде? — тотчас слёзы отступают, а на смену им приходит безграничная злость.
— О да! Это моё болото, детка! — вальяжно откидывается на спинку стула зазнавшийся засранец и начинает раскачиваться. — И таким заблудшим цаплям, как ты, здесь не место!
— Тебя забыла спросить! — бурчу в ответ, не отводя равнодушного взгляда. Пусть даже не думает, что я его боюсь!
— Слышишь, как тихо? — почти шёпотом произносит парень, приподнимая указательный палец в воздух.
Усмехаюсь его глупости и закатываю глаза: «Придурок!»
— Соображай, девочка! — грубо бросает он. — Или вчера в ледяной воде не только аппетитную попку отморозила, но и мозги?
— Какого чёрта тебе от меня нужно, идиот?
— Не-а, среди нас двоих слабоумием страдаешь ты, куколка!
Наглый, пропитанный отвращением голос. Злорадный смех. Подонок перед моим носом упивается своей властью. Всё в той же чёрной толстовке, с совершенно нечитаемым выражением лица, он запускает жилистую ладонь в волнистые волосы, слегка теребя их, а я зависаю на массивном перстне, что украшает его безымянный палец. Он прав: ещё минуту назад здесь стоял шквал голосов, а каждый второй местный «мучачо» пытался завладеть моим вниманием. А сейчас — тишина! И отчего-то она начинает пугать гораздо сильнее шумных плевков в мою сторону.