До основанья, а затем…

— Так, наверное… — я на мгновение задумался: — Вместо Бога отца у вас был Карл Маркс. Вас даже, как Троицу, зачастую всех троих и рисовали — Маркс, Энгельс и Ленин. Три лица единой сущности.

У вас, кстати, и своя большевистская Голгофа была. Вас не похоронили, а бальзамировали, как фараона, и в пирамиду положили, под стеклянный колпак. И вся страна, приезжая в Москву, ходила на вас смотреть. Кстати, когда в стране икра из продажи исчезла, то в этой очереди можно было купить бутерброды с черной икрой…

— Икра исчезла? — Владимир Ильич растерянно обернулся на стоящую за его плечом Инессу. Очевидно, для него исчезновение икры из продажи было чем-то не мысленным.

— Да вы не волнуйтесь, там, за все время существования Советского Союза, с едой было плохо, а иногда и очень плохо. Оно, кстати, в том числе и из-за этого развалилось. Смешно, правда? В феврале этого года очереди за хлебом смели империю, а через семьдесят четыре года очереди за продуктами развалили первое в мире социалистическое государство.

— Слушай, Инесс, мне кажется, что сумасшествие — заразно. — Ленин как-то растерянно улыбнулся: — Мне кажется, что я начинаю верить в этот бред…

— Вы не отвлекайтесь, гражданин Ульянов. Вы это все обсудите со своей любимой женщиной…

— Что⁈ — господа большевики, стоящие передо мной разом покраснели, не знаю, от возмущения или смущения.

— А что? В любой литературе написано, что вы любили друг друга, но расстались, чтобы ваши чувства не стояли между вами и революцией…

— Что за чушь?

— Нет, чушь — это писать, что ваш единственный ребенок, Владимир Ильич — это Андрей Арманд. Правда, и тут есть вопросы. По одним источникам Андрей родился в третьем году, значит вы не отец, а в личном деле, погибшего в одна тысяча девятьсот сорок четвертом году в бою с немцами, капитана Советской Армии Арманд Андрея Андреевича, что хранился в архиве министерства обороны, стоит год рождения — одна тысяча девятьсот девятый год. Тогда, возможно, отец вы, Владимир Ильич.

— Боже мой, Андрюша погиб… — женщина, закрыв руками лицо, опустилась на пол: — С немцами?

Ленин бросился к ней, попытался поднять, но это у него не получилось — Инесса Фёдоровна вновь и вновь съезжала вниз, как безвольная кукла. Тогда вождь международного пролетариата оставил свои попытки поставить женщину на ноги, опустился перед ней на колени, что-то бормоча, гладя по плечам и зло поглядывая на меня.

— Да, я, пожалуй, пойду, вам есть, о чем поговорить. — я подобрал бумагу со своей статьей в газету и двинулся вверх по лестнице, где в квадрате погрузочного люка серело питерское небо.

— Ну что, господин начальник, поговорили с революционерами. — ко мне шагнул начальник караула, пока его подчиненные запирали люк.

— Поговорил. Еще раз напоминаю — при общении с этими типами соблюдать максимальную осмотрительность. Они очень опасны. Если сбегут — нам все не сдабривать. Поэтому применяйте оружие без промедления. Спокойного дежурства. — я козырнул и пошел по узкому мостку в сторону набережной. У меня было много дел — всего лишь нейтрализовать второго демона революции Льва Давыдовича, вывести из столицы запасные полки, навести порядок в «ответственном правительстве народного доверия» и не допустить губительного для Русской армии летнего наступления одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Мелочи, типа разгрома отрядов Красной гвардии, приведения в сознание матросской вольницы и стабилизации российско- германского фронта я в расчет не брал — если справлюсь с главными проблемами, второстепенные как-то сами собой разрешаться.