До и во время

В соответствии с рекомендацией центра на площади у Сухумского морского вокзала они наняли изящную бело-розовую коляску, как сказал им кучер, единственную в городе на мягких дутых шинах, и, играя молодую пару, проводящую на Кавказской Ривьере медовый месяц, поехали в абхазское село Лыхны. У Сталина там были свои люди, и он думал, что без труда найдет в Лыхны двух-трех надежных, хорошо знающих горы проводников. Однако дело об ограблении тифлисского банка из-за связи с политикой быстро получило огласку, дошло до Петербурга, и по приказу оттуда, чтобы не выпустить боевиков из Грузии, одна за другой перекрывались горные тропы; поручено это было местным сванским и абхазским родам, и дабы поощрить их усердие, за каждого изловленного боевика была назначена немалая награда. Обычай мешал лыхновским знакомым Сталина идти против своих, и Сталин даже не стал их просить. С огромным трудом и за большие деньги они сумели сговориться лишь с пятнадцатилетним подростком-пастухом, но и тот, сразу обо всем догадавшись, долго колебался, решал, что ему выгоднее — переправить их через горы или выдать. В конце концов, поскольку они предложили втрое против того, что давал русский царь, он согласился; однако де Сталь позже всегда была уверена, что именно хитрый пастушок, взяв задаток, потом специально вывел их на конный разъезд здешних милиционеров. Так или иначе, едва их остановили, он немедля исчез, и больше она его никогда не видела. На разъезд напоролись неожиданно — не спешно ехали на медленной скрипучей арбе, правил ею мальчик, а они со Сталиным, изображая молодоженов, вошли в роль и самозабвенно целовались.

Сталь этих горских стражей порядка всерьез не принимала, ее деньги и в не меньшей степени ее манеры, обаяние сбивали с толку даже лучших полицейских-профессионалов; возможно, в других обстоятельствах они со Сталиным и вправду бы выпутались, но на сей раз карты легли так, что шансов не было. Человеком, который командовал отрядом, был Виссарион Игнаташвили. Он подъехал к арбе несколько раньше приотставшего отряда, сразу обоих узнал и, обращаясь только к Екатерине, с иронией сказал, что, как писал в письме, он рад ее прибытию в Грузию и ждет здесь со вчерашнего вечера, чтобы встретить и проводить в свое имение, которое отсюда всего в десяти верстах.

Тон его сразу не понравился де Сталь, поза, в которой Игнаташвили их застал, не оставляла сомнений, что за отношения связывают ее и Сталина. Виссарион делал вид, что ему безразлично, что женщина, которая была его любовницей и которую он любил до сих пор, спит с собственным сыном, к тому же зачатым от него, Виссариона Игнаташвили; все это не сулило им ничего доброго. Сталин, лучше ее знавший отца, похоже, был с ней согласен. Во всяком случае, он спрыгнул с арбы и хладнокровно — качество, которым он был знаменит в партии, — пошел прямо на Виссариона и на конный разъезд; Игнаташвили, боясь, что Сталин может начать стрелять, только что отъехал под прикрытие отряда. Сталин шел так уверенно, что лошади под конными даже стали пятиться, расступаться, давая ему между собой проход. Однако перед отцом он остановился и, поигрывая тонкой плеточкой — единственное оружие, что у него было, — сказал отряду следующее:

«Возможно, Виссарион Игнаташвили не скрыл от вас, что я один из боевиков, ограбивших банк в Тифлисе, если нет, то это говорю вам я, Сталин, а теперь — то, что он вам наверняка не сказал. Я, Сталин, иначе Иосиф Джугашвили, — его старший сын, так что он как хороший горец сторожит дорогу не зачем-нибудь, а чтобы продать правительству голову своего сына. Такая любовь меня не удивляет. Его отцом и моим дедом был знаменитый абрек Георгий Игнаташвили, тот самый, кого враги захватили и повесили в день собственной свадьбы. Жена Георгия была настоящей горянкой: зная, что душа мужа не успокоится, пока он не будет отомщен, она сумела зачать от него, когда он уже болтался на веревке. Но сын Георгия Виссарион Игнаташвили, то есть ваш предводитель, был рожден трусом: боясь покарать врагов, он бежал из Грузии. Когда его мать Саломея Игнаташвили поняла, что Георгий отомщен не будет, она покончила с собой. Тогда этот человек пришел к моей матери, Екатерине Сталь, она сейчас сидит на арбе перед вами, и сказал ей: „Я робок и труслив как женщина, вся Грузия смеется надо мной и меня презирает; молю тебя о сыне, храбром, как мой отец, чтобы смыть позор с нашего рода“.

Екатерина Сталь сжалилась над ним и родила ему меня, Иосифа Сталина, но он даже не признал сына. Теперь же, когда я начал мстить, когда я поклялся, что ни один из тех, кто убил Георгия Игнаташвили, не уйдет от возмездия, он хочет вашей помощью выдать меня царю. Ничего не скажешь, вы нашли для себя хорошее дело».