До горького конца

— Если хотите, я спою вам, — сказала мисс Валлори. — Я разучила сегодня утром новую балладу, и мне кажется, что она в вашем вкусе.

— Спойте, пожалуйста.

Он подошел к роялю, поставил свечи, и когда исполнительница уселась на своем месте, ушел в дальний угол и сел в спокойное кресло. Никогда во все время своего знакомства с мисс Валлори не утруждал он себя такими мелочными услугами, как перевертывание страниц или разрезание новых журналов. Он умышленно старался быть невнимательным. Если эта девушка намерена отдать ему свое богатство, пусть отдаст его бескорыстно. Ни ухаживания, ни унижения, ни малейшей жертвы собственным достоинством не дождется она от него.

Мисс Валлори запела свою балладу. Она обладала сильным меццо-сопрано, с металлическим тембром, училась у лучших учителей, внятно произносила каждый слог, но выразительности в ее пении так же мало, как в музыкальной машине.

Губерт Вальгрев вспомнил нежный голос Грация, ее пение в сумерках и весь ее репертуар старинных песен. Баллада, которую пела мисс Валлори, принадлежала к произведениям новейшей школы: бедная мелодия, сопровождаемая блестящим аккомпанементом, слова темные и метафизические.

— И вы называете это балладой, Августа! — воскликнул он с досадой, когда певица окончила первую строфу. — Спойте мне, пожалуйста, Una voce [5]или Non piu mesta [6], чтобы изгладить впечатление этой отвратительной вещи.

Мисс Валлори уступила беспрекословно.

— Вы так причудливы, — сказала она, — что не знаешь, что вам понравится.

Она спела итальянскую бравурную арию, и спела прекрасно. Ни малейшего усилия, ни малейшего искажения в лице не заметил мистер Вальгрев, не спускавший с нее критикующего взгляда.

«Такою женщиной можно гордиться, — подумал он, — и я был бы дурак, если бы не воспользовался своими шансами».

Пока мисс Валлори пела, ее отец и кузен вошли в комнату. Когда она кончила, Уэстон осыпал ее восторженными похвалами, а жених ее остался на своем месте и молча смотрел на них. Он знал, что Уэстон дорого дал бы, чтобы быть на его месте, и он никогда не был так доволен своею удачей, как в те минуты, когда думал об этом человеке.

«Негодяй, — сказал он про себя. — Я знаю, что этот человек — негодяй, вынужденный обстоятельствами жить честно. Он именно такой человек, который способен убежать с деньгами своих клиентов или сделать что-нибудь в этом роде. Может быть, он ничего подобного не сделает и умрет, считаясь честным, но я уверен, что он на это способен. И какое наслаждение знать, что он меня так ненавидит, и что мне придется быть учтивым с ним до конца моей жизни».

Подумав немного, он прибавил: «Если бы я способен был поставить себя в неприятное положение, этот человек первый воспользовался бы моею неосторожностью».

Между тем бессознательный виновник этих размышлений стоял, наклонившись над роялем и разговаривал, со своею кузиной. В наружности его не было ничего такого, что могло бы оправдать мнение о нем мистера Вальгрева. Он ничем не отличался от большинства мужчин среднего класса общества, был довольно красив, хорошо одет, умел быть учтивым или надменным, смотря по обстоятельствам. Только глаза его, похожие на глаза кузины, светились холодным металлическим блеском, неприятным для физиономиста, и полные красные губы свидетельствовали о чувственности и затаенной жестокости. Но свет видел в нем только красивого молодого человека с завидным положением в свете, и семейства, где были взрослые дочери и сыновья, нуждавшиеся в протекции, очень дорожили его знакомством.

Мистер Вальгрев не мешал ему ухаживать сколько угодно за Августой Валлори. Он знал крепость цели, привязавшей к нему его невесту, и был уверен, что Уэстон ему не опасен.

— Бедный Уэстон, кажется, вырос в убеждении, что ему предстоит жениться на мне, — сказала однажды Августа Валлори своему жениху с презрительным сожалением. — Его мать была глупая женщина, считавшая своих детей совершеннейшими существами в мире. Но Уэстон действительно хороший человек и очень предан папа и мне. Он конечно, всем обязан папа. Его отец поссорился с моим дедом и был исключен из фирмы. Я не знаю подробностей этой истории, но отец Уэстона сделал что-то очень дурное, и сыну его трудно было бы проложить дорогу в жизни, если бы папа не помог ему. Папа говорит, что он хороший делец, а я считаю его преданным и благодарным человеком.

— Неужели? Вы верите, что бывают благодарные люди? — спросил мистер Вальгрев своим насмешливым топом. — А я таких людей до сих пор не встречал и не верю в их существование. Впрочем, ваш кузен, может быть, исключение. Отец его был сослан?

— Губерт! Что это вы говорите!

— Но ведь вы сами сказали, Августа, что он сделал что-то очень дурное, и я заключил, что это было что-нибудь такое, за что ссылают в каторжную работу.

— Ссора вышла из-за денег, но надеюсь, что никто из моего семейства не был бесчестным.

— Милая мол, бесчестные люди бывают во всякого рода семействах. Встречаются негодяи и между пэрами. Но меня нимало не интересует отец Уэстона. Довольно с меня и сына. Я принимаю его как факт.