Дни и ночи

Как выяснилось, проблем никаких не было. Даже наоборот — у отца Николая одна из собак недавно ощенилась, и он с радостью подарит ей щенка. Даже двух, если Саша захочет. У самого четыре собаки, всем знакомым раздал, кто хотел, уже не знает, куда их девать.

От такого щедрого предложения Саша сначала растерялась, а потом со смехом все же сказала, что ей и одного хватит. Итак — с нуля два питомца, как бы не растеряться. А второго, может Тимофей Борисович взять захочет, невпопад ляпнула Саша, вдруг увидев, что главврач наблюдает за их разговором из окна своего кабинета. Но отец Николай только улыбнулся, как-то невесело. И ответил, что он Тимофея уже года два уговаривает хоть какое-то животное завести, да тот все отказывается, даже слышать ничего не хочет ни о собаке, ни о коте.

Саша дальше не расспрашивала, но из этого ответа ей показалось, что Тимофея Борисовича и отца Николая связывает дружба. Ну, или во всяком случае, какое-то подобие приятельских отношений. На рьяного верующего ее главврач не походил, потому вариант с истовым прихожанином она отмела сразу.

Поболтав еще пару минут со священником, который мало чем отличался от простого соседа, во всяком случае тогда, когда находился вне церкви, Саша все-таки попрощалась. Во-первых, ей надо было ехать, а во-вторых — взгляд Тимофея Борисовича давил в спину, заставляя ее нервничать и гадать, с чего же это начальник так пристально следит за двором?

Хотя… сегодня опять наплыва больных не было, о лаборант и медсестра, с которыми Тимофей Борисович познакомил их утром — вообще, убежали на огороды еще часов в десять. И все их общение свелось к вопросам, отчего-то утром со двора Александры Олеговны доносились пронзительные крики? Не случилось ли чего? Пришлось рассказать про Тихона и про то, как Тимофей Борисович «спасал» ее от кота.

Так что, вполне вероятно, начальник смотрел на них просто из скуки, а может ждал отца Николая по какому-то делу, а Саша того задерживала пустой болтовней. Вот она и распрощалась.

Их общение с самим Тимофеем Борисовичем за следующие полторы недели было каким-то странным. Она никогда не могла предугадать как именно он отреагирует на какие-то слова или действия. Например, удивив ее в ту первую среду за общим завтраком улыбкой, от которой у Саши перехватило дух — он следующие три дня даже не замечал свою подчиненную, если только она не обращалась непосредственно к боссу.

Кроме того, она даже столкнулась с его характером, о котором Сашу с первой минуты предупреждал Семен Петрович. Причем произошло все настолько неожиданно и быстро, что она… нет, не испугалась… Растерялась, пожалуй, так и не поняв до конца, что же заставило Тимофея Борисовича вспылить?

Ведь Александра, зайдя уже под конец дня к начальнику, после того, как отпустила последнего больного, задала вполне обычный вопрос, удивившись, что не может найти ни одной истории болезни в амбулатории? Точнее, ни одной, заведенной за последние четыре года. А ей надо было узнать о том, на что в прошлом жаловалась немолодая уже женщина, сегодня обратившаяся к ней. И Саша хотела сравнить рассказ пациентки и свои выводы с записями предыдущего врача.

Поначалу он просто пожал плечами на ее интерес и спросил «а зачем?».

— Все равно у нас никто, практически, не проходит стационарного лечения, — не отрываясь от книги, заметил Тимофей Борисович и перевернул страницу. — Семен Петрович — исключение, сильно поздно меня вызвали, уже никак не успевали хоть куда-то довезти, неизвестно, вынес бы он дорогу, вот и пришлось здесь оперировать, и бригаду из райцентра на себя вызывать, — безразличным голосом рассказал он, не глядя на Сашу, — а так, они лучше костьми на огородах лягут, но не к нам, — на губах начальника появилась мимолетная кривая усмешка. — У них всех есть карточки на руках. Все, что я им назначал, записано там, — Тимофей Борисович на мигу поднял на нее непроницаемый взгляд, и тут же опять уткнулся в книгу.

Через минуту, за которую не было больше добавлено ни слова, Саша поняла, ей намекают — разговор окончен.

Но… она даже растерялась — как же так? Тимофей Борисович, которого она помнила — гонял их всю неделю, требуя идеального заполнения историй. Он придирался не то, что к словам, которые студенты использовали в дневниках и анамнезе, а к расстановке знаков препинания. И десятки раз повторял им, что история болезни или карточка пациента — это основной документ и их главная защита и доказательство верного лечения пациента в случае, если возникнут вопросы или сомнения.

— Но…, Тимофей Борисович, — Саша решила, что ей еще рано уходить. — Мне необходима информация и помимо назначений. Я хочу сравнить динамику жалоб пациентки за эти года. Просмотреть, как они нарастали…

— Скажите мне фамилию, — резко прервал ее Тимофей Борисович. — Я расскажу. Всех, кто был у меня, я помню и без историй.

Что-то, с каждой минутой, Саша понимала все меньше.