Дни черного солнца

– Мы делаем все, что в наших силах, – ответил он и бросил на меня быстрый взгляд, отдававший неловкостью. – Даже смертные пытаются разобраться. Все хотят знать, как это произошло.

Она кивнула – медленно и серьезно. Потом долго, слишком долго молчала. Подобное водится за богами, когда они обдумывают непостижимое для смертных, хотя нам они стараются этого не показывать. Быть может, эта богиня еще не успела привыкнуть к обществу смертных.

– У тебя тридцать дней, – неожиданно сказала она.

Сумасброд так и напрягся:

– На то, чтобы найти убийцу Роул? Но ведь ты обещала…

– Я обещала, что мы не станем лезть в дела смертных, – резко перебила она, и Сумасброд замолк на полуслове. – А это дело семейное.

Мгновение спустя он кивнул, хотя ему было очень не по себе.

– Да. Да, конечно. И э-э-э…

– Он рассержен, – сказала женщина, и я впервые увидела ее обеспокоенной. – Роул не принимала ничьей стороны во время войны. Но даже если бы приняла… Вы все – по-прежнему его дети. И он вас все еще любит…

Она сделала паузу и посмотрела на Сумасброда, но тот отвел глаза. Я решила, что она имела в виду Блистательного Итемпаса, который, как говорят, доводится родителем всем младшим богам. Ясное дело, он вряд ли закроет глаза на гибель своей дочери!

А женщина продолжала:

– Итак, тридцать дней. Я убедила его до тех пор не вмешиваться. Но после… – Она помедлила, потом пожала плечами. – Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе.

Сумасброд страшно побледнел.

На этом женщина присоединилась к мальчишке, и оба вознамерились нас покинуть. Уголком глаза я заметила, как у кого-то из подручных Сумасброда вырвался вздох облегчения. Мне и самой полагалось бы испытывать облегчение. И вообще, помалкивать. Но, глядя на удалявшихся женщину с мальчиком, я была способна думать лишь об одном: они знали Солнышко. Ненавидели, вероятно, но – знали его.

Я нашарила свой посох:

– Постойте!..

Сумасброд посмотрел на меня так, словно я лишилась рассудка, но я не обратила внимания. Женщина остановилась, впрочем не оборачиваясь, мальчуган же удивленно уставился на меня.

– Кто он такой? – спросила я, указывая на Солнышко. – Пожалуйста, скажите мне его настоящее имя!

– Орри, во имя всех богов…

Сумасброд двинулся было ко мне, но женщина подняла изящную ладошку, и он тотчас умолк.

Сиэй лишь покачал головой.

– Правила гласят, что он должен жить как смертный и среди смертных, – сказал он, глядя мимо меня – на Солнышко. – Никто из вас не является в этот мир уже с собственным именем, значит и ему не полагается имени. И он ничего не получит, если только сам не заработает. А поскольку особого старания он не проявляет, значит – ничего и не будет иметь. Кроме, видимо, друга… – Он окинул меня быстрым взглядом и кисло скривился. – Да уж… как говорит мама, даже ему временами везет.

Мама, отметила я той частью сознания, которая даже после десяти лет жизни в Тени не уставала дивиться подобным вещам. Что ж, боги и богорожденные временами вступали между собой в связь… Может, Солнышко доводился Сиэю отцом?

– Смертные являются в этот мир не то чтобы совсем на пустое место, – осторожно проговорила я. – У каждого есть история. Дом. Семья…

Сиэй выпятил губу:

– Не у каждого, а только у тех, кому повезет. А он такой удачи не заслужил.

Я содрогнулась и невольно вспомнила, как нашла Солнышко. Свет и красота были выкинуты, как мусор… Все то время, что он у меня прожил, я полагала – с ним случилось несчастье. Я думала, он пострадал от какой-то болезни, гуляющей среди богов, или от несчастного случая, оставившего ему лишь намек на прежнюю силу. Теперь стало ясно, что в нынешнее состояние его низвел чей-то умысел. Кто-то – быть может, вот эти самые боги – низверг его. В наказание.

– Во имя бесчисленных Преисподних, что же такого он мог натворить?! – пробормотала я, не подумавши.

Сначала я не поняла реакцию мальчика. Я, наверное, никогда не выучусь как следует воспринимать мир с помощью глаз так же хорошо, как посредством других чувств. Я не смогла истолковать лишь выражение лица Сиэя в отрыве от всего остального: запаха, звука. Но когда он заговорил, до меня дошло: чем бы ни провинился Солнышко, это точно было нечто абсолютно ужасное, потому что ненависть Сиэя когда-то была любовью. Поруганная любовь звучит в голосе совершенно иначе, нежели обычная ненависть.

– Возможно, когда-нибудь он сам расскажет тебе, – ответил он. – Я, по крайней мере, надеюсь. И еще я полагаю, что он не заслужил друга.

И Сиэй исчез вместе с женщиной, оставив меня в одиночестве среди мертвых тел и богов.

«Разочарование» (акварель)