Дневники. 1946-1947

Пришвин М.М. Дневники. 1946-1947

1946

Январь

1 Января. Погода очень мягкая, с метелицей, как вчера. Я начал рано выходить, сегодня грипп возобновился, валяюсь весь день. Лева был с визитом, говорил, что у него и мать, и теща, и племянница, и так, всем народом, встречал Новый год. Петя поздравил из Эстонии.

Панферов звонил, что «Мирскую чашу» готовит к печати.

2 Января. Грипп дал мне возможность перечитать Некрасова: «Кому на Руси жить хорошо».

Вот было же время, когда поэты шли впереди революции, и в свете их творчества наши политики являются просто дельцами. В этой поэме вся русская революция 1917 года. По этой поэме теперь можно видеть, насколько же подготовлено было сознание народа, прежде чем в борьбу вступили дельцы-большевики.

Удинцев вчера сказал по поводу наступающего цензурного облегчения:

- Но писателей-то совсем нет.

- А маршалов, - ответил я, - вспомните: Ворошилов, Буденный, Тимошенко - какие это маршалы! Но пришла война - пришли маршалы.

Так будет и с литературой: начнется истинно мирное строительство, откроется внимание к жизни народа, явятся писатели. Писатели тоже как грибы растут при подходящей погоде, но грибы нельзя выдумать, а писателей сколько угодно. Дай только тему с оплатой труда - и их явится сколько угодно. И кто даже совсем неспособен к такому труду - выучатся и будут писать.

5

Панферов вчера сказал, что перелом в литературной политике уже совершился:

- Вот я беру «Октябрь» на себя, и мне дали без оговорок: мне гарантировали свободу от чиновников.

Приятно было слушать, но кто же это Панферов-то сам, почему его личный успех у властей является успехом русской литературы? Панферов наивный дикарь, но он русский и, кажется, дерзкий. Возможно, что его успех явится и началом нашего, тем более что он печатает «Мирскую чашу».

Собачки, конечно, не могут между собой разговаривать человеческими словами, но как-то все-таки разговаривают. Для простоты можно принять, что они нашими словами говорят, а то невозможно никак рассказывать.

Хорошо на воздухе: тихо, нехолодно, снежинки нехотя летают, светленько от свежего снега, но выходить на воздух боюсь.

Был Константин Сергеевич Родионов, свидетель старинной

Лялиной жизни. (У него есть в Рогачеве писатель-охотник, ему можно отдать в натаску Жульку. Еще у него есть в Москве брат, тоже охотник, он же сказал о Кузнецове с НИЛа, инженер, охотник, адрес записал.)

Он высказал хорошую мысль о том, что отношения с людьми есть труд, а не удовольствие только, как думают иные «потребители» таких отношений.

Узнал, что Елизавета Влад. Трубецкая умерла в тюрьме в Талдоме, что Гриша в лагере, а другой сын (Андрей или Владимир) вернулся с фронта героем, в орденах. Таким образом, род Трубецких продолжается. Разгром семьи произошел из-за того, что какому-то знатному грузину, вроде Енукидзе, вздумалось поухаживать за княжной Голицыной, племянницей Трубецкого. Легкомысленный «князь» воспользовался этим и отвез Гришу при содействии Енукидзе в Париж. Гриша сильно болел астмой. В

6

Париже Гришу на руках носили, души не чаяли, и астма прошла. Но «князь» опять поехал в Париж и легкомысленно сманил Гришу домой, Гриша и домой не доехал, как понял, в какую ловушку попал он.

Если человек, высказывая какую-нибудь свою задушевную мысль, оглядывается на какой-нибудь авторитет, вроде Достоевского, разделявшего ту же мысль, то помните: этот человек есть не поп, а дьякон. Так вот и этот Родионов - дьякон, конечно, а Удинцев даже дьячок, хотя оба превосходные люди.

В новогодней статье Тихонов пишет о «темах», ожидающих писателей: какая-то ярмарка невест - это темы, а писатель - жених, как в старой Москве, приезжает на ярмарку и выбирает. Между тем невесту еще кое-как, имея в виду «род», можно как-нибудь выбрать, но отношение писателя к теме еще более интимное, чем жениха к невесте. Это никак не родовое или групповое, а только личное отношение. Невеста может и не нравиться, если она богата: стерпится - слюбится Но тема писателю должна нравиться, и выбрать ее он может только сам. Между тем, выводя темы на ярмарки, вы, добрейший Тихонов, тем самым привлекаете спекулянтов, которым выгодно заниматься этими темами.

Лучшее в моих отношениях к Ляле - это никогда не изменяющее мне чувство ее высоты, не поддающееся измерению и вычислению. Вчера, когда Родионов вспоминал старое, и я Лялю в нем ясно себе представил, то как бывает в горах - все хочешь и как хочешь увидеть какую-нибудь прославленную вершину, вроде Адыл-Су, и все облака, тучи, туман, и вдруг как-нибудь нечаянно глянул в ту сторону, и она вся бело-серебряная стоит на фоне синего неба.

Так я и Лялю вчера видел, и снова предстало в непонятной сложности ее падение. Я вполне понимаю, что весь Олег вырос из нее и что она тем самым считает его своим

7