Дневник наркомана

— Даже посредственности вроде вас, Сэр Питер, — сказал он мне на днях, — тусклой, как вы, нельзя доверять, если она находится в соседстве со мной. Ваш мозг бессознательно поглощает частицы моей атмосферы. И прежде чем вы поймете, где находитесь, вместо выражения самого себя — вы приметесь повторять за мной, обесценивая те слова премудрости, что время от времени слетают с моих изысканных уст.

Когда-то я бы обиделся на подобное замечание. И если я не сделал этого теперь, это не потому что я утратил мужество, и не потому что я чувствую благодарность к человеку, который помог мне выстоять; причина в том, что я научился понимать, что он имеет в виду, когда так говорит. Он полностью истребил в себе понятие о себе самом. Он не признает за собой своих чудесных качеств, и не пеняет себе за свои слабости — он превозмог и то, и другое. И поэтому он говорит серьезнейшие вещи языком иронии и абсурда. И когда тон его речи серьезен, его слова попросту подчеркивают то громадное чувство юмора, которое, по его собственному признанию, не дает ему сойти с ума от ужаса при виде того, в какой бардак загнало себя человечество. В точности как Римская Империя начала рушиться, когда сделалась мировой, и настолько огромной, что индивидуальный ум оказался не в силах охватить поставленные ею проблемы; так и сегодня распространение вульгарного образования и разработка более удобных средств передвижения опередили возможности наилучших умов. Увеличение познаний вынудило мыслителя специализироваться, сосредоточиться на узких вещах, результатом чего явилось повальная неспособность управляться с цивилизацией в целом.

Мы играем партию в шахматы, в которой никто не видит дальше двух-трех клеток, и поэтому какой-либо последовательный план становится невозможен.

Царь Лестригонов как раз и старается воспитать некоторое число избранных людей, способных действовать как мозг мира, находящегося в состоянии умственного коллапса. Он обучает их как соотносить факты путем высшего синтеза. Эта идея его старого наставника, профессора Генри Модсли, с которым они вместе изучали состояние умственного помешательства. Придерживался сходных взглядов и Герберт Спенсер. Но Царь Лестригонов как раз первый, кто отважился предпринять практическую попытку воплощения данной концепции на практике.

Я кажется далеко отклонился от описания нашей прощальной трапезы; но мой ум все еще не в состоянии как следует сосредоточиться. Героин и кокаин позволяют достигать высокой степени концентрации искусственным путем, и за это приходится расплачиваться длительными периодами, когда нельзя мысленно сосредоточиться ни на каком предмете вообще. Мне гораздо лучше, чем было раньше, но подчас мне не хватает терпения. Томительное это дело укреплять себя биологическим путем, отлично зная, что хватит одной дозы героина или даже морфина, чтобы мгновенно сравняться с величайшими умами в мире.

Итак, мы решили принять вместе с кофе синильную кислоту. Вовсе не думаю, что нас пугала смерть; жизнь стала бесконечно утомительной сменой периодов стимуляций, которые плохо стимулируют, и депрессий, которые ничего не подавляют.

Не зачем было продолжать. Попросту не стоило. С другой стороны мысль об усилии, необходимом, чтобы остановиться, также вызывала некоторое колебание. Мы чувствовали, что даже уход из жизни требует затрат энергии. Мы попытались запастись ею, выпив для храбрости, и нам слегка удалось пробудить некоторую веселость. Мы ни на секунду не сомневались в выполнении нашей программы.

Официант подал два Peches Melba; и едва он отошел, как перед нашим столиком вырос Царь Лестригонов.

— Твори, что ты желаешь да будет то Законом, — донесся его спокойный голос.

Внезапный прилив злобы залил мое лицо.

— Мы это и делали, — отвечал я с какой-то гневной горечью, — и я полагаю, великий психолог видит, что из этого получилось.

Он печально покачал головой и уселся без приглашения в кресло напротив.

— Боюсь, что не видит, — вымолвил он. — Я объясню, что имею в виду при более удобном случае. Я вижу, вам хочется избавиться от меня, однако я знаю, что вы не откажете в помощи человеку, когда он оказался в беде, подобно мне.

Лу тотчас стала само сочувствие и нежность, и даже в моем тогдашнем состоянии от меня не укрылось вялое шевеление ненависти к ним обоим. Дело в том, что само присутствие этого человека действовало как могучий стимулятор.

— Это сущая мелочь, — произнес он, странно улыбаясь, — всего лишь маленькое литературное затруднение, в котором я оказался. Я все еще надеюсь, что вы не забыли поэму, врученную мною вам для прочтения не так давно.

Несмотря на высокомерно-легкомысленный тон, за его словами угадывался серьезный подтекст, и он то и дело приковывал наше внимание.

Лу кивнула почти непринужденно; но от меня не ускользнуло, что не только в мое, но и в ее сердце вонзилась стрела, заряженная жгучим ядом. Слова Царя напомнили об ужасных днях в Барли Грандж, и даже Бездонная Яма Небытия, в которую мы с тех пор провалились, выглядела менее зловещей, чем озеро огня, в котором мы побывали.