Дневник наркомана

Но все эти красоты, какими бы изысканными и захватывающими они ни были, содержали в себе нечто поверхностное. На дне наших сердец, вот где бурлило и вздымалось добела раскаленное озеро расплавленного инфернального металла.

Мы еще не знали, какие ужасные, чудовищные гадости поджидают нас в "Гатто Фритто".

Я установил, что действие наркотиков частично стирает свежие пласты памяти. Ими же достигается сходный результат и в плане морали, только еще более эффективный. Труды бесчисленных поколений, потраченные на эволюцию, оказались загублены в один месяц. Мы все еще сохраняли до некоторой степени условности приличия; но мы понимали, что это с нашей стороны только искусное обезьянничание.

Мы вернулись к горилле. Любой акт похоти или насилия казался всего лишь естественным способом выплеснуть нашу энергию!

Мы ничего друг другу об этом не говорили. Оно было, воистину глубиннее и темнее всего, что может быть передано членораздельной речью.

Ну да, человек отличается от низших животных, и прежде всего в вопросе языка. Использование языка вынуждает оценивать свои мысли. Вот почему великие философы и мистики, те, кто имеют дело с представлениями, которые не могут быть выражены в каких-то терминах, постоянно вынуждены употреблять негативные прилагательные или одергивать разум, формулируя свои мысли в виде серии противоречивых заявлений. В этом объяснение "Символа Веры" Афанасия Великого, чьи пункты озадачивают простого человека.

Для понимания божественного, нужно быть божественным самому.

Но в равной степени верно и обратное. Страсти преисподней находят выход только в шумном безумстве скотства.

Автомобиль затормозил в конце грязной улочки, где и притаился "Пьяный Фавн". Водитель указал на полоску света, что зигзагом исходила от него, бросая зловещий отблеск на противоположную стену.

В дверях стояла нахальная черноволосая девица в короткой юбке, с кричащей шалью на плечах и золотыми сережками в ушах. Мы были немного пьяны от быстрой езды, наркотиков и всего остального — ровно настолько, чтобы сознавать, что это — часть нашей политики, казаться чуточку пьянее, чем мы были на самом деле.

Мы прошли к двери, шатаясь и вертя головами из стороны в сторону. Мы уселись за столик и заказали выпивку. Нам подали одну из тех гнусных итальянских подделок под ликер, что на вкус отдают шампунем.

Но вместо тошноты это пойло вызвало у нас восторг, мы наслаждались им, как одним из условий нашей игры. Одетые под неополитанскую чернь, мы с головой ушли в нашу роль.

Мы влили огненную жижу себе в глотку, будто это был "Курвуазье 65". Напиток подействовал на нас с удивительной быстротой. Он словно выпустил наружу роящийся караван тех муравьев, что прогрызают себе дорогу сквозь джунгли бытия, он подействовал точно серная кислота, выплеснутая на женское лицо.

В притоне не было часов, а свои мы, конечно, оставили у себя в номере. Мы стали выказывать легкое нетерпение. Мы не могли припомнить, говорил ли нам Фекклз или нет, насколько он задержится. В зале было душно. В этом месте толпился самый отъявленный сброд Неаполя. Одни несли обезьянью тарабарщину, другие сами себе распевали пьяные песни; а некоторые обменивались бесстыдными ласками; кое-кто был уже погружен в скотский ступор.

Среди последних был больший и сильный громила, который неким образом привлек наше внимание.

Мы думали, что ничем не рискуем, разговаривая по-английски; и, насколько я помню, мы вынуждены были беседовать во весь голос. Лу заявила, что этот человек — тоже англичанин.

На первый взгляд он явно спал; но когда, наконец, оторвал от стола свою голову, то вытянул ручищи и потребовал выпить по-итальянски.

Он осушил свой стакан одним глотком, после чего неожиданно подошел к нашему столику и обратился к нам по-английски.

Мы моментально распознали по акценту, что изначально этот тип был более или менее джентльменом, но его лицо и голос рассказывали долгую историю падения. Должно быть он катился под откос много лет — давно достиг дна, и открыл для себя, что там ему живется легче всего.

На свой скотский манер он нам симпатизировал: он предостерег нас, что наши маски могут стать источником опасности; любой видит нас насквозь, и сам факт, что мы их надели, мог быстро вызвать подозрение в неополитанской башке.

Он заказал еще спиртного, и выпил за Короля и Державу с некой угрюмой гордостью за свое происхождение. Он напоминал мне опустившегося англичанина, описанного Киплингом.

— Да не бойтесь вы, — успокоил он Лу. — Я не допущу, чтобы вас здесь обидели. Такой-то персик? Только не наложите от страха в штаны!

Это замечание повергло меня в безумный гнев. Пусть этот тип проваливает к чорту!

Он мгновенно это заметил, и зловеще ухмыльнулся с жутким смешком.

— Все в порядке, мистер, — сказал он. — Никто не хотел никого обижать, — и, обняв Лу своей лапой за шею, попытался ее поцеловать.

Секунду спустя я был на ногах и двинул его правой в челюсть. Удар сбил его со скамьи и он растянулся на полу.