Я прекрасно разделяю актёра на сцене и человека в жизни. И если от игры в конкретном спектакле «обрывается то, что не может оборваться по определению, и падает туда, куда не может упасть по умолчанию», то я так и скажу. Или напишу. Или промолчу. А если в другом спектакле так себе игра, то и дифирамбы тут петь неуместно. И я не буду восхищаться человеком, когда он не очень корректен за кулисами…
Разумеется, талант всегда вызывает интерес и как человек. Однако стоит ли узнавать его с другой стороны? Ведь вполне возможно разочарование…
За время работы в драме я четко разделила для себя труппу на три части. Одна группа, так сказать, нейтральная — с людьми можно общаться по ситуации. Вторая — с четко установленной дистанцией: пять-шесть метров в Большом зале, и три-четыре метра в Звёздном. Актер и зритель, и только так. И, наконец, третья группа. С кем сложился диалог, с кем нашелся общий язык. Для кого хочется что-то сделать — от всей души.
«Наташа, а кто у вас самый любимый актёр в драме?» — спросил меня однажды один из артистов. Я ответила: «По долгу службы мне приходится соблюдать беспристрастность».
Я не слишком тогда покривила душой…
Аннотация
…Никак не пишется аннотация к «Long Distance».
Совсем.
Спектакль смотрела.
На Набережную гулять ходила.
Кофе пила.
Разрозненные мысли никак не желают облекаться в слова…
Может, стукнуться об стенку лбом?
Шоколадница
Стихи написана к спектаклю «Шоколадница», который — к слову — я так и не посмотрела…
Предпремьерная неделя
В нашем театре скоро премьера
Директор (в ужасе): Ничего же не готово, ничего же не готово!!!
Рвет волосы на голове… заведующего постановочной частью.
Завпост вяло отбивается куском декорации.
Режиссёр (воздев очи горе): Надо переносить премьеру…
Зам. директора по организации: Все билеты проданы!
Администраторы: Мест свободных нет!
Завлит: Пресса приглашена!
Начальник отдела рекламы: Реклама по всему городу!
Режиссёр (громко): Пройдем ещё раз сцену на берегу.
От стены отделяется фигура главного героя и мрачно бредет в сторону «моря». Замирает, пытаясь натянуть на лицо нужное выражение и придать телу соответствующую позу.
Прима: Семнадцатый раз эту же сцену?!
Картинно падает в обморок.
Суета, нашатырь, междометия.
Режиссёр (громко): Перерыв до шестнадцати часов!
Не выдержав… изнурительных репетиций… прямо на сцене… в глубокий обморок… упал заглавный герой спектакля — Утюг, подаренный театру поклонником высоко искусства…
Режиссёр: (устало) Остается последнее средство…
Актёры в ужасе замирают. Самые слабонервные начинают молиться. Прима привычно падает в обморок. На этот раз на неё никто не обращает внимания. Полежав пару минут, она встаёт, как ни в чем не бывало.
Директор (слабым голосом): Меня нельзя, я занят в спектакле. И вообще, я вам зарплату плачу!
Режиссёр: (набирает в грудь воздуха) А если…?
Директор: На нем весь репертуар держится!!!
Режиссёр: Тогда может..?
Директор: Не может!!!
Режиссёр: Остается..?
Директор: А что? Попробуйте…
…Так в жертву Мельпомене был принесен актёр на сцене. Добрая старая традиция, ныне во многих столичных театрах забытая, но бережно сохраняемая в провинции.
Завпост спит на боевом посту.
Парикмахер меланхолично точит ножницы.
Швейный цех пошил костюмы, заодно — и куклы вуду. И смирительные рубашки тоже.
Столярный цех подозрительно сосредоточен.
Световики и звуковики составили заговор.
Администраторы плетут интриги.
Любая попытка заговорить с актёром, занятым в спектакле, наводит на мысли о необходимости толерантности к инакомыслящим.