Дмитрий Самозванец

В сентябре 1605 года этот магнат прибыл в Москву, чтобы поздравить своего бывшего протеже с успехом и вернуть себе отнятые московским правительством владения. Как известно, Вишневецкий был ревностным сторонником православия; поэтому вместе с ним прибыла в Москву целая свита духовенства. Эти священнослужители, уверенные, что находятся в дружественной стране, смело явились в церковь. Однако, к великому их удивлению, их не пустили дальше дверей. Доступ в самый храм был прегражден. В объяснение им было сказано, что все их поведение — латинское; на головах у них нет скуфей, и водят они с собой польских певчих. Как же можно пустить их в православную церковь? Желая во что бы то ни стало проникнуть внутрь, духовенство Вишневецкого кое-как раздобыло себе требуемые головные уборы. После этого, пройдя в храм, эти гости запели молитвы. Присутствующие в церкви были поражены: они слушают, смотрят с удивлением, недоумевают, наконец возмущаются… Напевы западных пришельцев кажутся им чудными; у иереев — камилавки без каймы, имеющей символическое значение. Все это — латинство, которое нетерпимо в православном храме. Известили патриарха. Разумеется, он не остался в стороне. Приезжее духовенство предано было анафеме; мнимые его сообщники — посажены в тюрьму. Только заступничество князя Адама выручило несчастных из беды; однако больших трудов стоило гордому магнату утихомирить гнев Игнатия.

Дмитрий не протестовал против этих мер. Вражда патриарха к латинянам служила ему прикрытием; по-видимому, он даже не против того, чтобы сознательно пользоваться подобным прикрытием. За ним самим оставалась полная свобода действий, и, в сущности, ему нечего было бояться будущего: ведь мы знаем, что насколько Игнатий ненавидел католиков, настолько же он был и покладист. Новоявленный патриарх был, собственно говоря, чужим на Руси; ему ничего не стоило перейти из одного лагеря в другой, и только одного не упускал он из виду никогда: то были его личные интересы. Едва ли этой византийской душе были свойственны какие-либо благородные побуждения. Борис Годунов пожаловал ему епархию; Игнатий не задумался изменить своему покровителю и примкнуть к Дмитрию. Впоследствии так же просто он перешел на сторону самозванца, именовавшегося Дмитрием II. Когда положение Игнатия в Москве стало слишком рискованным, он перебрался в Польшу. Здесь его приняли с почетом. Сигизмунд III назначил ему пожизненную пенсию. И что же? Игнатий совершенно забыл о своей ненависти к католицизму. Он примкнул к унии и прожил свои последние годы в Виленском монастыре св. Троицы; здесь у него установились такие трогательные отношения с униатами, что некоторые из них признают его святым. Конечно, в 1605 году гороскоп Игнатия никому еще не был известен; никто не смог предвидеть его будущих измен… Однако истинная натура этого человека не могла быть тайной для того, кто возвел Игнатия в высокий сан русского патриарха.

Конечно, Дмитрий мог вполне положиться на Игнатия и твердо рассчитывать на его усердие. Тем не менее политика царя по отношению к высшему духовенству отличалась величайшей сдержанностью. Он сам шел навстречу иерархам; он ни в чем не посягал на их права; напротив, они были еще приближены к его особе. На торжественных приемах в Кремле царь неизменно появляется в окружении высших сановников церкви. Дмитрий приглашает их к царскому столу; он осыпает их своими милостями. Казалось, для духовенства вернулись счастливые времена Федорова царствования. С учреждением Сената, о чем будет сказано ниже, первенствующее место в нем заняли иерархи. Пастыри душ стали ближайшими советниками государя; согласно заветам старины, они являлись заступниками угнетенных и сирот. Любопытно отметить, что Дмитрий оставил на своих местах всех иерархов, которые успели сделать свою карьеру до него. Он разрешил себе лишь одно исключение из этого правила. Но и оно было сделано в интересах Федора Романова. После возвращения из ссылки этот невольный инок не пожелал ни снять рясы, ни отказаться от своего нового имени Филарет. Жена его также удалилась в монастырь; при таких условиях ничто не мешало Филарету мечтать о мире. Царь поспешил удовлетворить это честолюбивое желание. Однако Романову нужно было дать приличествующее положение. Для этого, без дальних разговоров, Дмитрий устранил митрополита ростовского Кирилла Завидова. Конечно, это был совершенно произвольный и антиканонический акт; но в данном случае царь действовал как бы под давлением самих иерархов. Дмитрий предоставил им решающий голос и, вообще, отнюдь не хотел проявить своей инициативы.[23]