Дмитрий Лихачев

С сотрудниками Фонда Лихачев объезжал заброшенные памятники культуры и приходил в отчаяние не только из-за руин… В подмосковном имении Вяземского Остафьево, где гостил Карамзин, работавший там над «Историей государства Российского», был теперь дом отдыха Совета министров РСФСР, и чинуши устроили в кабинете Карамзина номер люкс с удобствами. Лихачев с гневом накинулся на них!.. И те вроде бы поняли, обещали «исправить оплошность». Лихачев гневался редко — но гнева его боялись.

Но не только «наверху» случались столкновения. По пути из Остафьева он заехал в село Дубровицы, где шла надолго затянувшаяся реставрация Знаменского храма, представлявшего собой редчайший образец московского барокко. Там на него буквально набросились верующие: когда, наконец, будет восстановлен храм и начнутся службы? И на такие вопросы приходилось давать ему ответы — причем далеко не всегда популярные. И тут он сурово ответил верующим, что в храме находится уникальный деревянный резной иконостас и для сохранности его необходим особый температурный режим — несовместимый, увы, с ежедневными богослужениями. Можно представить себе реакцию верующих — но Лихачев, взяв на себя ношу, выдерживал и такое! Пришлось вступать в конфликты даже с православной церковью — в спорах о принадлежности церковных раритетов: церкви они должны принадлежать или Фонду культуры? Лихачев всегда держал сторону Фонда и даже спорил с всемогущим московским мэром Лужковым, берущим, как правило, сторону церкви.

По правилам той поры у беспартийного Лихачева обязательно должен быть партийный заместитель. Дмитрий Сергеевич, имея достаточный опыт, опасался, что назначат такого, который погубит все. Правда, «патронаж» самой Раисы Максимовны, весьма влиятельной жены Горбачева, неравнодушной к культуре, дарил Дмитрию Сергеевичу некоторую свободу действий, и он решил этот вопрос сам. Точнее, по рекомендации знаменитого реставратора и культурного деятеля Савелия Ямщикова, который уж точно «играл» не на стороне властей, Лихачев пригласил на должность своего заместителя второго секретаря Пензенского обкома КПСС Георга Васильевича Мясникова. Мясников сделал в фонде много полезного, причем такого, что мог сделать только он, с его связями и опытом… но порой его «партийное мышление» приводило Лихачева в отчаяние. Как раз во время той поездки в Остафьево, видя, как измучен Лихачев постоянными поездками из Петербурга в Москву и обратно, он «с партийной прямотой» предложил Лихачеву сделать квартиру в Москве и подмосковную дачу: «Как раз Свиридову сейчас оформляем».

Лихачев гневно ответил: «Дача у меня в Комарове, и больше никогда к этому вопросу не возвращайтесь!» Так и мотался в Москву и обратно, из последних сил. Но — занимаясь восстановлением русской культуры, видел в ней принципы не только эстетические, но и этические, несовместимые с какой-либо корыстью.

И. А. Лобакова, сотрудница Отдела древнерусской литературы и главная помощница в лихачевских делах, вспоминает, с каким недоумением была воспринята чиновниками Фонда идея принципиального Лихачева. «Фонд спасает и собирает культурные ценности, в том числе и из-за рубежа, но собственником этих ценностей не является! Памятники культуры не могут быть чьей-либо собственностью», — заявил Лихачев. Изумление чиновников было искренним: «Как же так? А кто же — является?..» Так для чего же они трудятся тут, ночей недосыпая? Лихачев не пришелся ко двору… Но держался долго.

Выдержка его была потрясающей! Вспомним хотя бы некоторые из его дел.

…Неоднократно он говорил о неподобающих условиях хранения в Пушкинском Доме пушкинских рукописей и других бесценных раритетов — но власти обходились отписками. Тогда Лихачев публично заявил, что, если не будет средств для создания приемлемых условий хранения, он сложит с себя звание академика! Это подействовало, и необходимый минимум был выдан.

Больше всего его беспокоило то, что нет никакой официальной программы по сохранению и развитию культуры, и каждое действие по защите тех или иных объектов начинается словно бы заново, словно в первый раз. И Лихачев, отложив на время свои научные штудии, пишет и передает Горбачеву на рассмотрение проект «Декларации прав культуры»… Но наш любимый и уже знаменитый на весь мир Горби знал, что всё, что его просят, исполнять нельзя — «потеряешь контроль», и он со своей обаятельнейшей улыбкой принял у Лихачева декларацию и передал ее в свой аппарат для «некоторых поправок», после которых ее было не узнать. Аппарат свое дело знал, соображал, как надо работать: ведь не все же «добрые обещания» вождей следует исполнять на самом деле, надо уметь их «гасить»… за это им деньги платят и ценит руководство. Потом, конечно, вождь посетует на «нерасторопность чиновников»… но как бы он жил без них? Что бы было с ним, если бы пришлось выполнять все данные в пылу речей обещания?