Дмитрий Лихачев

Я всадник. Я воин. Я в поле один.
Последний династии вольной орды.
Я всадник. Я воин. Встречаю восход
С повернутым к солнцу веселым виском.
Я всадник. Я воин во все времена.
На левом ремне моем фляга вина.
На левом плече моем дремлет сова,
И древнее стремя звенит.
Но я не военный потомок славян.
Я всадник весенней земли.

Помню стихи Сосноры в чрезвычайно популярном тогда «Огоньке» с его миллионными тиражами. Появиться там — значило прославиться на всю страну. И Соснора прославился. И, конечно, именно благодаря вступлению, написанному Лихачевым, он оказался там. Помню ту глянцевую страницу в «Огоньке» и поразившие меня своей веселой музыкой «Песни Бояна». Конечно, можно сейчас раскопать в пыли на полке тот журнал, а тем более — отыскать строки в Интернете. Но то будет уже реставрация, реанимация. Главное, как это отпечаталось в душе и помнится до сих пор (пусть даже с какими-то ошибками).

И заиграл о Загорье,
о загорелых ратниках,
о тропках, что зигзагами
уводят в горы раненых.

Сказы и мифы хрустели в его руках, издавая (не без влияния Маяковского, Хлебникова, Бурлюка) диковинные звуки.

Аленушка,
трудно?
Иванушка,
украли?
Эх, мильонострунно
играйте, играйте!

И в конце:

Расторгуйте храмы,
алтари разграбьте,
на хоругвях храбро
играйте, играйте!
На парных перинах
предадимся росту!
Так на пепелищах
люди плачут,
поэты — юродствуют.

Соснора — что для поэта вовсе не вредно — прожил бурную жизнь, мальчиком побывал на Кубани в партизанах, скрывался с ними в плавнях, о чем тоже написал — как умеет лишь он:

Фашист шевелюрою тряс импозантно.
И падали, падали мы, партизаны!

…и заканчивается, кажется, так:

И нету ни Дона уже, ни Кубани…

Соснора необычен во всем. В поэты попадали тогда в основном геологи, потом — филологи, а он после армии работал на заводе, и экстравагантность поведения русского мастерового выделяла его из толпы: на «гениального слесаря» шли тогда толпой даже иностранцы.

Потом его на долгое время затмила блистательная московская когорта — Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко. С некоторыми из них, особенно с Ахмадулиной, он дружил, все они им восхищались, но столь шумного успеха, как они, он не имел. Что-то в «эстрадном шуме» его не устраивало, ему интереснее была тихая, кропотливая возня с буквами. Один лишь раз прозвучал его дружеский упрек поэту Евтушенко, в стихотворении, посвященном ему:

Почему ты вышел в люди,
а не вышел в море?

Соснора так никуда и не выходит из «моря» букв (а зачем?) и постоянно находит там новые течения и глубины. И оказалось, что эта «игра звуков» долговечнее любой моды. Он далек от обычной узкой лирической тропки, по которой шли и идут многие поэты, но Лихачев выбрал именно его, и выбор был абсолютно безошибочный. Соснора — остался. И сейчас творческая молодежь обожает его, считает кумиром и эталоном, «неразменным рублем», не поддающимся никаким кислотам. Теперь он — уже глухой, с трудом выговаривающий слова, но ничуть не унывающий, счастливый своей работой, которую никто и ничто не в силах у него отнять.

…сани,
          сани,
                 сани,
                         сани,
                                 сани,
                                           сани…
Наступают неустанно россияне.

Соснора — один из главных поэтов века, его любила аж Лиля Брик!.. а вывел его в свет — Лихачев. Притом нельзя сказать, что Лихачев следует лишь за модой, непременно старается «быть в струе». Другой его любимый поэт — замечательный Александр Кушнер, которому он тоже очень помог, — поэт строгой нормы и живых чувств.

Много славных дел сделано Лихачевым. И даже если кто-то когда-то обижался на него, то хорошее, что он сделал, все равно перевешивает.

ТАЙНАЯ ПАПКА