Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада

— Ей-то какой смысл врать? — удивился Гурецкий. — Вполне приличная девушка... В тот день она была в кино, и даже билеты сохранились. Так что рушится твоя версия, Кирюха, как карточный домик... Увы!

— Я же говорю вам — с ней был! — плачущим голосом повторил Бортко.

— Но даже если предположить, что в тот день ты был с ней — хотя я уверен в обратном! — то где ты был семнадцатого августа? Первого августа? Двадцать четвертого июля? Молчишь? То-то...

— Да я не помню, — лживым голосом заверил Бортко, — сколько времени прошло...

— Тогда спрошу о другом, — легко согласился Гурецкий, — как ты помнишь, вчера в твоей квартире мы устраивали обыск и нашли эти заточки. Дело серьезное, и работа по нему проводится в первую очередь... Это я к тому веду, что результаты экспертизы уже готовы и едут сюда. Но даже по телефону меня стопроцентно заверили, что изолента на найденных у тебя заточках и изолента на заточках, извлеченных из тел жертв, — идентичны. Для тупых перевожу: человек, подготавливающий орудие убийства, пользовался одним и тем же мотком изоленты. Даже места разрывов совпадают. Что на это скажешь?

— Кто эти заточки мастерил — не знаю, зато знаю, кто мне их подбросил, — сверкнул злыми глазами на майора Бортко, — вконец вы, менты, оборзели! Дела уже не раскрываете, а вешаете...

— Ругайся, ругайся, — усмехнулся майор, — теперь можно. Теперь на тебя уже никто не обижается... Есть к тебе и еще один интересный вопрос. То, что ты знаком с Алябьевой, — уточнять не надо? А вот скажи-ка мне, мил человек, откуда ты взял безделушки, что дарил ей на протяжении последних трех месяцев?

— Ничего не знаю, — снова отвернулся к окну Бортко.

— Тебя о чем ни спросишь, ты все одно твердишь, — не знаю да не знаю... А я вот знаю! С краж эти вещички. С квартирных краж. Как раз из той серии, что по нашему району шла. Девица, как про тебя правду узнала, так сочла за благо все добровольно выдать. Ну, будешь говорить?

— Доказательства нужны, начальник, — прищурил хитрый глаз Бортко, — вы пальчики мои на тех кражах нашли? Отпечатки обуви? Свидетелей, может быть? Вот когда найдете, тогда и разговор будет. А безделушки, что я ей дарил, я на рынке купил. С рук. У дядьки незнакомого. Могу описать. Хотите?

— Нет, не хочу, — отказался Гурецкий, — я тебе таких дядек сам могу описать с дюжину, благо фантазия хорошая. А отпечатков твоих в квартирах не было только потому, что ты в перчатках работал. Следов и микрочастиц с одежды — потому что менял ты ту одежду, как листки календаря. Мы говорили с продавщицами из секонд-хенда — они тебя хорошо помнят. Еще бы: постоянный клиент... Не спорю: с квартирных краж ты легко «соскочишь». Да ведь теперь речь не о них пошла... Среди этих безделушек нашлась одна занимательная брошка...

— Какая брошка? — вновь насторожился Бортко. — Не дарил я ей никаких брошек...

— Ты должен от нее всеми силами отказываться, — понимающе покивал Гурецкий, — ибо лоханулся ты с ней, парень, крепко! Брошка та — из квартиры убитой писательницы, Майи Коломийцевой. И брошка довольно характерная — родственники ее опознали.

— Да что вы, сволочи, делаете?! — в припадке полубезумного бешенства вскочил со стула Бортко и вновь упал на место, удерживаемый наручниками, которыми был прикован к батарее, — вы уже и Кристину сюда подписали?! И она продалась вам, паскуда дешевая? Да я... Да я на вас жаловаться буду!

— Это твое право, — сухо заметил Гурецкий, — однако для продолжения беседы ты сейчас слишком взволнован. Ступай в камеру, отдохни, подумай: стоит ли окончательно усугублять свое и без того плачевное положение... Я вызову тебя позже. Времени у нас много, успеем вволю пообщаться.

Он вызвал ожидавшего за дверью сержанта, и задержанного увели.

— Ох, и беспокойный тип, — пожаловался вслух Гурецкий, — но ничего, ничего, не таких ломали. Запоет, как миленький... Кстати, я забыл вас представить. Это — Екатерина Юрьевна Беликова, подполковник «полиции нравов». Именно она вывела нас на Бортко и со своими коллегами произвела задержание. А это — Владимир Иванович Смоляков, известный писатель...

— Я знаю, — приветливо улыбнулась Беликова, — я читала все ваши книги. И фильмы, поставленные по ним, смотрела... Хотя фильмы мне понравились меньше.

— Мои книги вообще очень трудно экранизировать, — легко согласился писатель, — я больше про внутренний мир писать стараюсь, размышления разные, описания — как это в фильм вставишь? Стараюсь разрешения на экранизацию не давать, но иногда убалтывают... Я, как и все писатели, тщеславен.

— Жалко, что вы так подолгу пишете, — сказала Беликова, — одна книга в полтора-два года... А так ждешь от вас чего-нибудь нового...

— Вот теперь вижу, что вы и впрямь моя почитательница, — улыбнулся Смоляков, — но вы не задумывались над тем, что мои книги, может быть, потому вам и нравятся, что я над ними РАБОТАЮ? Над сюжетом, над персонажами, над стилем и слогом. Я только черновики переписываю по пять раз — чего же тут удивляться, что столько времени на создание книги уходит? Да и годы уже не те...