Собирая перья и старательно обертывая тряпицей чернильницу, чтобы не пролилось, писец раздумывал о том, насколько все изменилось на Руси. Еще не так давно одно слово послов освободило самого же Михаила Александровича из московского плена, а ныне на посла никакого внимания. Хотя Орда еще сильна и Мамай тоже силен.
Но не один гонец наметом помчался из Твери. В тот же день у пристани народ с изумлением наблюдал, как одна за другой отходят расшивы с воинами. На вопрос куда, только плечами пожимали:
— А пес его знает!
Рать ушла не только вниз по Волге, но и конными вверх в сторону Торжка. Переполошилась Тверь, почуяли угрозу. Не натворил бы князь опять бед.
Княгиня Евдокия Константиновна не знала, как и подступиться к мужу с расспросами, но все же не вытерпела, подластилась:
— Посол Мамайкин снова ярлык привез?
Михаил Александрович страшно злился, когда вспоминали его предыдущую неудачную попытку стать великим князем, все казалось — глаза колют. Вот и теперь рассвирепел:
— Чего это снова?! Теперь ярлык навеки мой! Плевать на то, что Дмитрий снова с войсками поперек волоков по Нерли встанет! Пусть стоит хоть до скончания века. — Он вдруг довольно хохотнул, видно, вспомнив что хорошее. — Не успеет. Рати ушли на Угличе Поле и на Торжок. Пока этот увалень очухается, все уже в моих руках будет!
— Михайло, а Ольгерд-то помочь обещался? — поосторожничала жена.
— Обещал, да только я сам справлюсь! Мамай поможет!
— Ордынцы?!
— А то я ярлык не у Мамая получал?
Через три дня вернулся гонец из Москвы, загнав коня, он и сам был в мыле. Новости не лучшие: вокруг Москвы войска полно. Пока стоят, куда пойдут, никто не знает.
— Опоздал Митька, я уже пошел, а он еще только собирается! — снова хохотнул князь.
Было от чего радоваться, его рать небось уже в Угличе хозяйничает и в Торжке тоже.
На дворе страшно завыла собака, к ней присоединилась еще одна, потом еще и еще!.. Закудахтали глупые куры, забились в стойлах и на привязях лошади… Казалось, вся живность разом посходила с ума!
Поднявшийся шум и крики разбудили князя. Михаил Александрович вчера засиделся допоздна, все прикидывал, как что поделит и куда денет неугодных московских бояр. Старался никого из обидевших его тогда не забыть, даже Гавшу, хотя на дворе у того и было неплохо. Решил, что обязательно надо спросить толком, у кого и как сидел почти год сын Иван, когда его Дмитрий привез от Мамая в Москву (тоже могли бы посодействовать и помочь бежать!). Всех накажет примерно, всех!..
Первой мыслью было, что московская рать под Тверью, хотя понимал, что не могли так быстро, да и ворота заперты. Конечно, воскресный день, торг уже гудел, но князь надеялся на свою стражу и разведку.
Князь выскочил за дверь, навстречу холоп с мертвенно-бледным лицом и дурными глазами.
— Что?!
— Тама… тама… — слуга договорить не способен, только рукой тыкал в сторону двора.
Михаил Александрович оттолкнул, сам выскочил на крыльцо. И обомлел! По двору и улицам ветер нес пыль и все, что мог подхватить, но самым страшным было не это. На солнце уверенно наползала черная тень! Все вокруг окутывала настоящая мгла, было отчего дыбом подняться волосам и кричать дурными голосами.
Яркое июльское утро враз превратилось в настоящую ночь, потемнело сильнее, чем в сильную грозу. Но ни раскатов грома, ни даже облаков на небе не было видно. Просто солнце скрывалось точно за щитом.
Сколько длилось это безумие, никто не мог бы сказать, кричали все, хватались за голову, куда-то бежали… Но вдруг страшный черный круг стал отползать в сторону, точно освобождая солнце из плена. Князь, стоявший на крыльце, облегченно перевел дух. Темная, страшная тень медленно отступала, открывая по-прежнему яркое солнышко, обещавшее жаркий день.
Когда он вернулся в покои, княгиня Евдокия встретила мужа, сидя на ложе с широко раскрытыми глазами:
— Миша… что это, Миша?
Вид растрепанной, ошалелой супруги совсем не настроил Михаила Александровича на добродушный лад, презрительно поморщившись, бросил:
— Не знаю! Оделась бы!
Глядя вышедшему вон мужу, княгиня вдруг залилась горючими слезами. Конечно, она уже немолода, растолстела изрядно, подурнела с возрастом, и волосы седые, и руки дряблые… Но ведь все так, кто из рожавших женщин остается в годах красавицей? Может, с лица и хороши под румянами да белилами, а сними с них наряды, да сотри всю свеклу, ничуть не лучше будут. Почему мужчины этого не понимают?
О шуме за окном она из-за своей обиды на мужнину невнимательность даже забыла. Потому, когда девки, одевая и прихорашивая хозяйку, принялись наперебой ужасаться утренним страстям, вдруг спросила:
— А чегой-то случилось? Украли чего, что ли?
И надо же было в ту минуту снова войти в покои князю! Фыркнул, как кот:
— Украли!.. Только и знаешь кражи! На солнце тень наползала!