Дмитрий Донской

В ноябре Клещино озеро не в самой красивой поре, листья уже облетели, птицы косяками потянулись вон, но княгине не до того. Она родила сына, крестили Георгием, и кто крестил, сам преподобный Сергий! Радость всем: великому князю Дмитрию Ивановичу, одного сына Господь прибрал, зато другого дал! Княгине радость — здоровенький мальчонка родился, вон как сразу в материнскую грудь вцепился! И горожанам радость — и от князей, и от митрополита с игуменом. В храмах что ни день, то службы, на которые валом валит народ.

Но князь Дмитрий Иванович на большее замахнулся, и стали вдруг съезжаться в Переяславль другие великие и удельные князья! Дмитрий Константинович приехал (понятно, дед новорожденному все же!), сыновья его Василий и Семен, множество удельных князей…

Когда Переяславль заполнился множеством людей, а в княжеских палатах стало не повернуться от гостей, Евдокия вдруг спросила у мужа:

— Митя, а ведь ты не ради Юры всех сюда позвал?

Тот кивнул:

— Не только. Посмотри, кто приехал. Это все, кто за меня пойдет, если станет нужно. А не приехали Михаил Тверской да Олег Рязанский. Вот на них я рассчитывать не могу.

Дмитрий не стал пересказывать жене беседы, что вели меж собой князья. Конечно, не столько о родившемся сыне говорили, а больше о том, как себя с Ордой держать да с Мамаем. Князь не зря спрашивал, Мамай и сарайские ханы не одно и то же. И каждый себе выход требует. Предстояло решить, кому платить, а кому нет. Да так, чтобы это всем вместе делать.

Без лишних глаз и ушей князья долго обсуждали, у кого прав на ордынский престол больше. По всему выходило, что у Мамая никаких, а потому пока в самой Орде порядка не будет, то и ярлыка не признавать, и дань не везти. А Мамаю, если требовать станет, противостоять всем вместе. Князья признавали главенство Москвы и смотрели на молодого московского князя, как раньше смотрели на его деда Ивана Калиту.

Все в Переяславле сложилось хорошо. И сын крепкий родился, и крестили его митрополит Алексий с троицким игуменом Сергием (чего уж лучше!), и с удельными князьями договорились дружбу крепить и вместе стоять…

И рядом с великим князем прибавление. Сложив крестное целование, от Ольгерда перешел к Москве Дмитрий Михайлович Боброк Волынский. Радости Евдокии не было предела, ей очень глянулась спокойная, опытная в житейских делах сестра Дмитрия Анна. Радовался и сам Дмитрий, Боброк везде слыл отличным воеводой, а его сильная конница пришлась весьма кстати. Дмитрию Михайловичу было позволено, даже став боярином, именоваться князем Волынским. Никто не противился, все же княжий зять…

А еще в Москву перебежал кровный враг Мамая ордынский царевич Черкиз. Он приехал со всей семьей, привел большую конную рать и огромные табуны лошадей и овец. Сначала москвичей даже испугало присутствие стольких ордынцев на своих улицах, но Черкиз крестился, причем сделал это с ним сам митрополит, назвав Иваном. Крестились и все пришедшие с ним. Сын Ивана Черкиза будет одним из героев Куликовской битвы, он не пожалеет жизни за новое отечество.

Переехал и дальний потомок рода византийских императоров Комнинов богатейший сурожский купец Стефан, тоже со всем семейством…

Видно, Москва становилась привлекательной для многих людей. Молодой князь радовался.

Из Переяславля вернулись уже по снегу. Сани бежали резво, пока еще не настолько подморозило, чтобы до самого носа кутаться в меха, но сугробы уже намело, все вокруг укрыло снежным покрывалом. Деревья вдоль дороги стояли под пушистыми шапками, норовя стряхнуть каждую от любого прикосновения. Но ветра не было, и душа радовалась красоте окружающего мира, раздолью Русской земли, покою, который на ней… Так бы всегда…

Но после приезда в Москву к Дмитрию сразу пришел Федор Свибла, что оставался за князя, пока того не было дома. Чуть помялся, потом вздохнул, точно мальчишкой сознавался в совершенном проступке:

— Дмитрий Иванович, на Москве разговоры недобрые ходят.

— О чем? — Глаза князя впились в лицо боярина.

— Есть недовольные, что Ивана Вельяминова тысяцким не поставил…

— Про Ивана и речи вести не стану! Решено уже: тысяцкому не бывать! А кто недоволен, того вон!

— Купцы, особо сурожские, чего-то шебаршатся.

— Эти-то чем недовольны? Сколько послаблений ни давай, все новых требуют. Ладно, покличь-ка мне Ивана Шиха, только так, чтоб никто об этом не знал. Сделаешь?

— Тогда лучше его не сюда, в палаты, а ко мне.

— Добро.

Нестроение в Москве Дмитрию совсем не нравилось. Ладно бы из-за Вельяминова бузили, это можно понять, многих осиротил своим решением отменить тысяцкого, многие при нем кормились. Но от купцов любой пакости ждать можно…

К Нико Матеи пришел один из тех людей, которых дворовые псы пропускали даже не ворча. Привыкли, видно. Щуплый, чуть скрюченный, словно пытающийся спрятаться, стать незаметным человечек бесшумно скользнул в дверь комнаты, где за счетами сидел сам хозяин дома, и так же бесшумно приблизился к столу. Нико вздрогнул, вдруг обнаружив рядом с собой пришедшего.

— Если мессир позволит, я кое-что скажу…

— Говори.