Дмитрий Донской, князь благоверный[3-е изд дополн.]

Образец домысливания иного порядка: Ф. Ф. Нестеров в талантливой историко-публицистической книге «Связь времён» свою концепцию Куликовской битвы строит на противопоставлении двух сил, двух ратей: «слабейшая по всем статьям сторона нанесла сокрушительное поражение сильнейшей»; русское народное ополчение, «лапотная рать», состоящая на три пятых из пехоты, слабо обученная, одолевает силой духа прекрасно вымуштрованное войско Мамая, «которое почти полностью состояло из конницы». Такая картина также слабо увязана с историческими источниками. Ордынцы — свидетельствуют летописи — располагали крупным соединением наёмной генуэзской пехоты. Заранее узнав об этом, великий князь московский во время похода к Дону особо позаботился, чтобы укрепить своё ополчение именно «пешцами», которых у него был сильный недобор. Эта картина более сложна и реалистична. Иначе получается, что Дмитрий кинул в жерло битвы чуть не всё мужское население Руси (вплоть до тринадцатилетних подростков?!), а в частности «хладнокровно и обдуманно обрёк его (большой полк. — Ю. Л.) на почти полное истребление». Да, на поле у Непрядвы торжествовала жертвенная любовь, но то не была жертвенность смертников.

Мы никогда уже не узнаем точного числа русской рати, точного числа сложивших головы свои. Но с уверенностью можно сказать: никогда ещё до того дня на Руси не погибало за один раз столько воинов — мужей и юношей, князей и крестьян, пеших и конных. Цифры не в состоянии выразить того, что значила эта жертва для нашей земли.

Цвет стягов и хоругвей. Перед началом битвы «Дмитрий, — как пишет Карамзин, — простирая руки к златому образу Спасителя, сиявшему вдали на чёрном знамени великокняжеском, молился…». Как ни скептически настроен историк по отношению к «Сказанию», но этот сюжет он заимствует прямо оттуда: «Приехав государь к своему черному знамению и сседе с коня своего, припаде на колену свою со слезами молешеся…»

Карамзинское описание знамени оказалось настолько авторитетным, что с тех пор и в научной, и в художественной литературе, а также в изобразительном искусстве стало почти обязательным, говоря о русских знамёнах, стягах и хоругвях на Куликовом поле, подчёркивать и выделять эту их мрачную черноту.

Лишь изредка кто-нибудь засомневается, и тогда читаем нечто вроде поправки, объясняющей всё «ошибкой зрения»: «Тёмно-красный бархат великокняжеского стяга горел багрецом в лучах заходящего солнца, а в тени казался совсем чёрным». Но в большинстве описаний чёрный цвет всё же преобладает и иногда даже с траурным оттенком: «…пусть чёрное знамя Москвы, осеняющее их сейчас своим траурным полотнищем…» и т. д.

Но русское войско всё-таки не было войском смертников, оно шло на битву без всяких траурных намерений (само это новоевропейское понятие «траур» в сознании отсутствовало). Оно шло, чтобы победить и выжить, хотя и с предчувствием того, что это дастся ценой великих жертв. И хоругви, и стяги, под которыми шло наше войско, были иных цветов.

Иногда во всём повинна бывает маленькая грамматическая ошибка, скорее, описка. Вспомним, как князь Фёдор Чермный из-за маленькой оплошности летописца превратился через века в Чёрного. Похоже, так же точно произошло и с цветом великокняжеского знамени в «Сказании»: чёрный цвет появился вместо чермного, то есть червлёного, червонного, киноварного, алого. Ещё ведь в «Слове о полку Игореве» читаем: «Чрьлен стяг, бела хорюговь, чрьлена чолка». Или там же: «Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша».

Общеизвестно, как много значил красный, алый цвет в мировоззрении древнерусского человека. Красный означало не только красивый, прекрасный: красный молодец, Красная горка, Иван Красный… Это был цвет подвига и жертвы, цвет победы и праздника, цвет солнечного света, одолевающего тьму. На иконах в красном, багряном, порфирном писали обычно воинов-мучеников, великих князей, государей. Так, в киноварных одеждах мы видим Димитрия Солунского, а у Георгия Победоносца, поражающего змия, всегда развевается за спиной алый плащ и на древке его копья реет алый стяжец. Вообще в живописи цвет понимался строго символически и чёрный допускался лишь при изображении ада, нечистой силы; даже одеяния монахов-черноризцев писались не чёрным, а коричневым. Киноварью написаны все стяги русских ратей на знаменитой иконе XVI века «Церковь воинствующая», изображающей Казанский поход Ивана Грозного.

Полковые стяги и хоругви вышивались женщинами. Благородной красотой художественного шитья знамёна напоминали воинам о милых семьях. Звонкой алостью своих полотнищ возбуждали воинский дух, вселяли надежу на победу, звали к подвигу.

Известно, что когда князь Владимир Андреевич вернулся из погони на поле сражения, то прежде всего он водрузил стяг на холме, где располагалась во время битвы ставка Мамая. Здесь праздновали победу, и с тех пор вот уже шестьсот лет холм этот зовётся в народе Красным.