Дмитрий Донской. Искупление

Минувшим днём Дмитрий прошёл место боя, где Монастырёв вчистую разгромил полк врага, а к вечеру настиг соединённые полки Твери и Литвы, но те не приняли боя и укрылись за оврагом. Гибель лучшего полка Ольгерд переживал тяжело, но вместо обычной злости он испытывал страх, который и загнал его за глубокий овраг. Ольгерд и не думал наступать на московские полки, Дмитрий же понимал, что добраться до врага можно только через овраг и пешей ратью, а это значило — погубить немало людей, а может быть, и оказаться разбитым. Уходить назад, в Москву, лишь слегка потрепав Ольгерда и не наказав главного виновника — Михаила Тверского, было жалко. Ведь это опять Михаил навлёк Литву на Москву!

Дмитрий не откидывал полога шатра, дабы не напустить комаров, и ходил по всему простору. Солнце ещё не кануло за лес, и по всему шатру разливался весёлый свет от голубого шёлка китайской выделки. Это Бренок высмотрел восточную материю на базаре в Сарае, и вот сшит добрый шатёр. Сколько и где предстоит ещё ставить его Дмитрию? Долог ли будет его жизненный путь, наполненный походами?

— Княже! В сей миг наедут! Всем наказал! Бренок влетел в шатёр улыбка во весь рот, будто за оврагом и не стоит громадная сила врага.

Дмитрий молча выглянул из шатра. По правую руку, как раз над оврагом Ольгерда, чуть выше соснового гривняка, вытолпившегося на той, на высокой стороне оврага, колюче светило солнце. Там же, чуть ближе, уже по эту сторону, шевелились его, Дмитрия, вой, блестя доспехами. Оттуда доносились голоса, стук топоров — делали засеку на случай атаки.

— Ладно рубят, — заметил Бренок за спиной. Дмитрий еле приметно кивнул, посматривая на горки шатров своих воевод и тысяцкого Вельяминова. Оттуда уже выходили, но на коней не садились, поскольку по всей поляне тесно расположилось воинство. Дым костров подымался и из лесу, где стояли не вместившиеся на поляне полки. Воеводы петляли меж костров и людей, приближались к голубому шатру, окружённому плотными рядами телег.

— Понаставь им скамье! — напомнил Дмитрий и убрался в шатёр: дымом костра ослезило глаза — близко жгут...

В шатёр вошли и степенно расселись: тысяцкий Вельяминов, Акинф Шуба, подсеменил дрянным шажком Кочевин-Олешинский и взгромоздил тучное тело впереди Акинфа Шубы. Вошёл, перекрестясь, воевода Фёдор Свиблов, подёргал раненой шеей, сел скромно в угол. Туда же, касаясь головой синего шёлка, забрался Лев Морозов. В раздернутом пологе весело загомонил Иван Минин весь в погибшего брата — с шутками пропустил низкорослых бояр Кусакова и Кошку. Торопливо вбежал в шатёр Дмитрий Зерно, покатал по шатру тёмные, татарские глаза над широкими скулами (много осталось от мурзы Четы!), плюхнулся на скамью рядом с тысяцким... Все пришли при оружии, и Бренок не отымал .мечей, поскольку тут не княжий терем.

Тихо вошёл, запутавшись в пологе, подуздный боярин Семён Патрикеев, напросившийся в поход: Михаил Тверской пожёг его деревни — отомстить надобно... Взял его Дмитрий, но не этими малыми и белыми, как у чашника Пронского, руками бить Тверь. Тут нужны руки покрепче... Вон Григорий Капустин влетел в шатёр, глаза горят, плечи работушки требуют...

— Митька бежит! — сообщил он.

Монастырёва встретили гулом одобренья — слава и честь похода, а улыбка — во всё широкое белое лицо, аж ямки на щеках.

— Как рубка? — спросил Дмитрий.

— Ру-убим, княже! Токмо литва постреливать взялась, понеже опаску чует, окаянна!

Монастырёв говорил, а сам продирался меж скамей.

— Сторожу выставь! — тотчас наставил Шуба.

— А у меня услано наперёд две сотни лихих... Дай-кося меч-то дорогой! — Монастырёв выхватил из руки Шубы меч в дорогих ножнах, но тот вцепился и выдрал назад.

— Полно тебе, озорник! — и стал прицеплять к боку — от греха подальше.

Дмитрий улыбкой простил озорство воеводы и тоже сел на столец, с которого подымался над военным советом на две головы. Всем был виден начищенный самим мечником бронзовый панцирь на груди. Иссиня-чёрным отливали кольца кольчуги. Дмитрий был без шлема и без корзна на плечах.

— Разоблачитеся малым обычаем, — посоветовал он устало, а когда посымали шлемы, порасстегнули доспехи, помогая друг другу ослабить ремни, прямо спросил: — Что порешим с вами? Ладно ли, что велю держать Ольгерда в заовражье? У кого помыслы иные?

Вельяминов оглянулся, пощупал колючими узко поставленными глазами воевод, как бы стыдя их за возможную наглость перечить приказу Дмитрия, и всех смущал немного этот взгляд, только незаметно пришедший Владимир Пронский выдержал и заставил тысяцкого отвернуться. Пронский был смур и, кажется, болен. Вот уж второй десяток лет спорит он с Олегом Рязанским за рязанское княжество, будучи тоже князем, даже посидел в минувшем году на княжестве этом, да пришлось выкатиться из Рязани: не принял его люд, зря старался великий князь Дмитрий, когда выдавливал Олега полками из города. Лучше бы и не сидеть там те короткие месяцы — одна насмешка вышла...

— Пронский, что скажешь об этом?

— Дак чего, княже... Петух литовский без гребня ноне, Митька выдрал ему гребень-то...

— Разумею... Дух ему повыпустили, а Тверь?