Дмитрий Донской. Искупление

Дмитрий торопливо надел длинную, до колен, вышитую княгиней рубаху, насунул набосо сапоги зелёной юфти и без корзна, весел и простоволос, вышел в переходную палату. Гридные спальники по первому удару колокола вылетели на рундук и перекликались с теми, что несли службу у ворот, кованных медью. Там не спали: сбегали к стене Кремля и всё вызнали.

— Княже! Тверь!

Юный гридник, племянник ростовского князя Андрея, веснушчат до страсти и круглолиц, Палладий.

— То добрые вести, Палладий. Идите до дому...

— Княже! Велишь ли нам на брань сбираться? Он ждал этих слов, недаром так напряжённо вся юная гридня заглядывала ему в лицо вот уж другую неделю, а теперь, когда вся Москва наполнена громом копыт, звоном доспехов, когда от утра до ночи люди не могут наглядеться на весёлых и ладно покрученных на брань воинов из полков ростовских, суздальских, переяславских, костромских, ярославских, муромских, дмитровских, можайских, звенигородских, углицких, серпуховских, когда у народа, казалось, спала тяжкая непроницаемая пелена с глаз и он увидал сам себя в силе, блеске, доблести единой, теперь усидеть ли по дворам этим юным воям?

— Велеть — не велю, а ежели дома, на дворах ваших, отцы, дядевья али деды благословят, то и я перечить не стану!

Песком из горсти, лёгкой воробьиной стаей, с радостным криком тонких отроческих голосов кинулись гридники к сотоварищам, гремя мечами по ступеням рундука.

А на соборную площадь, с трудом размещаясь среди иных полков, стройно вошло отменное воинство тверское, блестя доспехами, затеняя площадь густым лесом копий. "Вот оно! — сглатывая слёзы восторга, думал Дмитрий, радуясь, что он тут, на высоте рундука, один. — Свершилось предначертание судьбы великое единение земли горькодетинной..."

По лестнице подымался озабоченный Боброк. Он послал вослед первому сторожевому полку Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупика, канувших в степи бесследно, ещё один полк, поставя во главе его спокойного Климента Поленина с Иваном Святославом и Григорием Судоком. Он думал, что горячность и молодость Ржевского погубили дело, они не повязали ни одного татарина, нужного, дабы вызнать последние вести о Мамае.

— Княже! Вернулись обе сторожи...

— Ну?

— Ржевской татарина полонил... Станешь ли выспрашивать оного?

— Выспрашивал ли ты?

— Всё то же... Идёт, мол, хан, близко уж. Мамай ждёт, пока сберутся к нему все, кого призвал он под свой бунчук.

— Много ли войск?

— Сие наперво спрошено, княже...

— Ну?!

— Бессчётно...

Боброк в изнеможении сел на верхнюю ступень лестницы, опустил голову и принялся гладить по привычке широченными ладонями по коленкам.

— Вели звать всех воевод в Большую палату! А те слухи о Мамае, о войске его бессчётном — забыть! Не числом станем бить ворога, но мужеством! Слышишь ли, сколь рады люди русские единению небывалу? То-то! Вот она, погибель ворожья! — Дмитрий прошёлся по рундуку, покусывая губу в волнении, но взял себя в крепкий оков, спокойно спросил: — Что про Ягайлу сведал?

— Сбирает войско, числом велико. Доводчик подтвердил: у сорока тыщ и боле. Сродники довели такоже Андрею Трубчевскому — ввечеру наведался до меня, — что-де Мамай велит ему и Ольгу Рязанскому сойтися вместе и прибыть к нему на первое сентября под Коломну.

— Крепко придумано треокаянным!.. Вот отчего сей пакостник и веры православной нарушитель так тихо ползёт от Воронежа-реки! То и славно: к середине августа сберутся все наши силы и самые дальные!

Боброк хмурился, косил глазом, скрывая ещё одну тревожную мысль бессонную думу о князе Рязанском.

15

"Елико похощете улуса моего, земли Русския, тех всем жалую вас, моих присяжников и улусников, но точию присягу имейте к мне нелестну и сретите мя с своима силама, где успеете, чести ради величества моего. Мне убо ваше пособие не нужно, но аще бы аз хотел своею силою древний Иерусалим пленити, якоже Навуходоносор, царь Вавилонской, и Антиох, царь Антиохской, и Тит, царь Римской. Но обиды ради вашеа и честь вам воздаваю моим величеством, жалуа вас, моих улусников, и от насильства и от обиды избавлю, и скорбь вашу утолю, аще нелицемерно присягу и присвоение имати ко мне: и тогда точию имени моего величества устрашится улусник мой московский князь Дмитрей и отбежит в дальниа и непроходимые места, да и ваше имя, моих улусников, в тех странах промолвится, и моего имени достойнаа честь величится, и страх величества моего огражает и управляет улусы мои и не оставляет никого обидети без моего царского веления. А еже пленити и победити мне самому, великому царю, не пристоит: мне бо достоит моим царским величеством и толикыми неисчётными силами и крепкими и удалыми богатыри не сего победити, то бо есть мой улусник и служебник, и довлеет тому страх мой, но подобает мне победити подобна себе некоего великого и сильного и славного царя, якоже царь Александр Македонский победи Дариа, царя Перскаго, и Пора, царя Индейского, такова победа моему царскому имени достоит и величество моё славится по всем землям.

Сице князем своим, моим улусником и присяжеником нелицемерным, рцыте".