Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь

По дороге на Сауран двигалась чагатайская конница. Тимур не велел брать с собою ни жен, ни детей, ни многочисленных табунов мелкого, медленно бредущего скота. Только так можно было опередить Урус-хана. Про себя он знал, что воевать со степью было рано, что те же хорезмийцы или горцы Сеистана могли ему ударить в спину (потому и пробовал заслониться Тохтамышем), но раз уж возникла война, ее было необходимо выиграть. Не для того он два десятилетия собирал власть, чтобы теперь, бросив все, подобно покойному Хусейну, бежать в Хорасан!

Тимур, легким движением поводьев придержав ход чалого, остановился, пропуская войска. Воины, его воины, закаленные в бесчисленных боях, шли хорошо. Не было робости в лицах, не было той нерешительной медлительности, которая до боя говорит о разгроме. В Джехангира верили. Лица, иссеченные холодным ветром, расплывались в улыбках. Иные арабским навычаем подкидывали и ловили копья на скаку. Топорщились полные стрел колчаны, резво шли кони. К нему подъезжали эмиры, становились рядом, ожидая приказаний.

— Мы переходим Сейхун у Отрара! — сказал Тимур вслух, всем и каждому, и, обратив требовательный взор к Ярык-Тимуру и Салтан-Шаху, прибавил твердо: — Готовьте лодки!

Названные тотчас, с нукерами и свитой, поскакали вперед.

— А ежели Урус-хан сам у Саурана перейдет Сейхун и отрежет нас от Самарканда? — начал было Омар-Шейх, на правах сына дерзнувший вопросить родителя. Мальчик весь залился румянцем, без нужды натягивая повода. Тимур бегло улыбнулся, поглядев на сына.

— Тогда, значит, твой отец так и не научился воевать! — ответил он. Помолчал и, согнав улыбку с лица (мальчики должны постигать воинское искусство), пояснил сыновьям: — Урус-хан умен. Он ведет большое войско. С ними повозки, семьи воинов, стада. Он не захочет перейти Сейхун и бросить кочевья без защиты, ежели я сам перейду на правый берег реки. Да и нам лучше остановить джете за Отраром. Так-то, сын. — Он помолчал и докончил жестко, следя, как с приветственными кликами проходит конница: — А наши воины пусть помнят, что за ними — река и отступить для них означает смерть!

Не глядя более на сыновей, Тимур поехал рысью вдоль дороги, по которой, в столбах мерзлой пыли, текла бесчисленная рать.

Подскакал гонец, сообщив, что пешее ополчение уже собрано и идет к Отрару и что на подходе дружины Сайф-ад-Дина Никудерийского и Кай-Хосрау Джиляны. Тимур удоволенно кивнул головой. Эмиры, прежде при каждом набеге джете удиравшие за Джайхун, нынче поверили в него и спешат к бою. Мавераннахр нашел наконец в его лице своего защитника и главу. Нет, легкой победы не получит над ним хан Урус!

Небо очистилось. По-прежнему дул пронзительный северный ветер. Над отемнелой землею, над ширью песков распростерся зеленый степной закат.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Глиняный, неказистый, вечно разоряемый Отрар остался позади. Позади — тяжелая переправа через Сейхун, неверный мост на лодках, тонущие, сносимые течением кони, их последнее, призывное, отчаянное ржанье, когда лошадь, дико глядя обезумевшим взором, в последней надежде зовет хозяина…

По степи бессчетные огоньки костров. Стелется едкий кизячный дым, размокшие кизяки разгораются плохо. С черного неба летит и летит белая снежная пыль. Воины кутаются в халаты, угрюмо и споро глотают горячее варево. В шатрах — сбиваются грудою, не снявши мокрой сряды. Тлеет осторожный, невеселый разговор:

— Перемерзнем тут!

— И бежать некуда!

— Давеча Газан доброго жеребца утопил!

— Э-э, Ахмад, спишь? Ты давно с хромым, скажи, не отступит Тимур?

Старый воин недовольно шевелится, натягивая на себя конскую попону, отвечает хрипло:

— Наш джехангир когда и отступает, так только для того, чтобы ударить верней! Он один стоит тысячи! Спите!

Молодые воины лежат молча, слушая непрерывный стонущий вой ветра за тонким пологом шатра. В джехангира верят, но все-таки робость вместе с холодом заползает в сердца. О сю пору эмиры Мавераннахра не выдерживали боя со степною могольской конницей.

Наутро все вокруг было белым-бело от выпавшего за ночь снега. Тимур, закутанный сверх чешуйчатой кольчуги в овчинный чапан, немо смотрел, как, с трудом разгибая колени, вылезают люди из шатров, как ловят и взнуздывают сбившихся в кучу голодных, издрогших лошадей. Когда выступили, опять пошел крупными хлопьями мокрый снег, косо и зло заляпавший лица воинов. Кони мотали головами, отворачивались от ветра. Быстро темнело. В черной туче несколько раз сверкнула молния.

Когда показались вдали, сквозь белую тьму, ряды вражеских воинов, ударил такой ураган и ледяной дождь со снегом, что кони вспятили, а воины с трудом удерживали оружие скрюченными, замерзающими пальцами.

Нестройные крики с той стороны показывали, что и ратникам Урус-хана не лучше в этой мокрой и ледяной пурге.