Дмитрий Донской

Оказавшись в безвыходном положении, князь Дмитрий решил созвать народное ополчение. Но прежде ему нужно было сломить свою гордыню и очистить душу покаянием…

Сегодня мы представляем Куликовскую битву в качестве своего рода праздничного шествия представителей уже почти объединившихся русских земель и княжеств на общее дело — военную страду. С песней, с шуткой, с веселым блеском в глазах идут сверкающие доспехами полки на поле ратной славы…

В реальности всё было сложнее и прозаичнее. «Розмирие» с Мамаем многие считали таким же проявлением непомерной гордыни князя Дмитрия, как и неудавшуюся попытку установления автокефалии или столь же бесплодную попытку решить московско-тверской спор путем вероломного захвата в Москве Михаила Тверского в 1367 году. Спор Дмитрия с Мамаем о размерах дани к разговорам о гордости прибавлял пересуды о наследственной скупости потомков Калиты. Теперь народ должен был кровью оплачивать эту скупость…

Куликовская битва. 8 сентября 1380 г.

Превратить войну с Мамаем из «битвы за деньги» в «битву за веру» мог только какой-то очень уважаемый в народе церковный деятель. Речь шла не о митрополите Киприане с его литовскими симпатиями и византийским происхождением, не о коломенском владыке Герасиме, которого за пределами Коломны мало кто знал, не о ком-либо из запятнанных «делом Митяя» московских монастырских «старцев». Единственный, кто мог сыграть эту великую историческую роль, был игумен Сергий Радонежский. В народе его уже при жизни считали святым. О чудесах, происходивших в его обители, слагали легенды. Ему наяву являлась Богородица с апостолами. Он воскрешал мертвых и причащался небесным огнем. При всем том он был прост и доступен. Каждый, кто хотя бы раз встречался с «великим старцем», навсегда хранил в душе его светлый образ.

Маковецкий отшельник понимал жестокие законы мира сего, но умел обходить их тропою добра и милосердия. Через своих многочисленных учеников и собеседников он имел ясное представление обо всем, что происходило на Руси. Подобно древним пророкам, он чувствовал ответственность перед Богом за свой народ. Погруженный в молитву и внутреннее созерцание, он говорил мало, но каждое его слово стоило дорого.

Воспитанный в традициях московской политики времен Калиты, Сергий Радонежский, судя по всему, не одобрял затеянную Дмитрием войну с Ордой. Он советовал князю откупиться от татар деньгами и кончить дело миром. Но дело зашло слишком далеко, и путей к отступлению у Дмитрия уже не было. Образ ветхозаветного царя Давида, героя своего народа, придавал ему силы.

Предотвратить войну было невозможно. Но можно было земными средствами повлиять на ее результаты. Сергий понимал, что поражение Дмитрия в решающей битве с Мамаем будет тяжким бедствием не только для Москвы, но и для всей Северо-Восточной Руси. Сначала победители огнем и мечом пройдут по земле побежденных. После этого бекляри-бек, скорее всего, передаст великое княжение Владимирское Михаилу Тверскому, который начнет гонения на прежних союзников Москвы и перераспределение княжеских столов. В итоге Северо-Восточная Русь будет ввергнута в долгую и кровавую усобицу.

Таким образом, спасением была лишь победа Дмитрия. Безусловно, прозорливый старец понимал, что силы степняков неисчерпаемы и вслед за поверженным Мамаем вскоре явится за данью новый повелитель Орды. А может быть, и сам Мамай найдет в степи силы для второго похода на Русь… Но будущее всецело в руке Божьей. А в настоящем «великий старец» должен был дать ответ явившемуся в монастырь за благословением и помощью князю Дмитрию. Эта историческая встреча состоялась 16 августа 1380 года.

Обращаясь к Дмитрию и сопровождавшей его свите, Сергий объявил поход на Мамая священным делом, «войной за веру». Каждый, кто падет на этой войне, получит венец мученика и попадет в рай. Уклонение от участия в походе равносильно измене православию.

Зная впечатлительную натуру Дмитрия, «великий старец» укрепил его дух тайным пророчеством: «Имаши, господине, победити, супостаты своя» («Победишь, господин, супостатов своих»). И прибавил: «Не уже бо ти, господине, еще венец сиа победы носити, но по минувших летех» («Не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет») (25, 146).

В знак благословения троицкий игумен отправил с войском двух своих монахов — Александра Пересвета и Андрея Ослябю. Облаченные в черные с красными крестами одежды схимников — строгих аскетов, отрешившихся от всего земного, — они привлекали всеобщее внимание. Дмитрий включил их в свою ближнюю свиту. В маленьком мире ранней Москвы многие знали друг друга в лицо. Пересвета и Ослябю не нужно было представлять москвичам. Все знали их как бывших славных воинов, а ныне иноков Троицкого монастыря. Их появление рядом с князем, идущим в поход, говорило о многом. Монахи не могли покинуть монастырь без благословения игумена. Стало быть, преподобный Сергий благословил их на ратный подвиг. А значит, война с Мамаем — святое дело, участвовать в котором обязан каждый христианин.