Дмитрий Донской

Сам ли Дмитрий Московский посвятил Ивана Вельяминова в свои сокровенные планы, или же великий князь поделился ими со своей женой, та — с сестрой, сестра — с мужем, а муж — с братом? Ответ на этот вопрос — на темном дне колодца. Но так или иначе, Иван Вельяминов оказался обладателем тайны, которую можно было с большим барышом продать. Не зная, как подступиться к этому делу, Иван обратился за советом к своему приятелю (а может быть — заимодавцу), московскому купцу Некомату Сурожанину. Это был смелый и циничный ум, не обремененный понятиями о чести. Занимаясь международной торговлей, Некомат имел связи в Мамаевой Орде и в итальянских колониях Северного Причерноморья. Его прозвище — Сурожанин — было образовано от названия города Сурожа — современного Судака в Крыму (270, 32). Что же касается его собственного имени — Некомат, то оно было русским вариантом довольно редкого греческого имени Никомид (296, 314). Возможно, он был греком по происхождению.

По роду своей деятельности Некомат знал многие тайны восточноевропейской политики. Он быстро понял, сколько стоят откровения Ивана Вельяминова. Обдумав ситуацию, Некомат пришел к выводу, что поход на Тверь — лишь первое звено в цепи больших перемен. Дмитрий Московский вступил на опасный путь. Логика событий ведет его к большой войне со степняками. Результатом этой войны, скорее всего, станет падение Москвы и возвышение Твери. И тот из москвичей, кто первым примет сторону Михаила Тверского, покажет ему свою преданность, — не только получит щедрое вознаграждение, но и станет большим человеком при дворе нового великого князя Владимирского.

Некомат Сурожанин — одна из самых загадочных фигур русской истории эпохи Куликовской битвы. Всё, что мы знаем о нем, — это необычное имя и сомнительный поступок. Дальше начинается область предположений. Высказывалось мнение, что Некомат бежал из Москвы в Тверь потому, что ссора князя Дмитрия с Мамаем грозила интересам его торговли — «он был связан с крымскими итальянцами и должен был терпеть большие убытки при всяком обострении отношений Орды с Русью» (270, 34).

Заметим, что истинные мотивы поступков исторических лиц — камень преткновения для историка. Ведь человек порой не может даже самому себе объяснить, почему он поступает именно так, а не иначе. Справедливости ради следует признать, что Некомат мог действовать и не ради корысти, а по каким-то более возвышенным мотивам. Он мог быть, например, уроженцем Твери, желавшим спасти свой город от московского погрома. А мог быть, скажем, резидентом тверской разведки в Москве, честно исполнившим свои служебные обязанности… Что касается Ивана Вельяминова, то его предательство иногда объясняют обидой, которую якобы нанес Вельяминовым Дмитрий Московский, упразднив их родовую привилегию — пост московского тысяцкого. Однако эта «обида» не помешала братьям Ивана сохранить верность московскому делу.

Итак, Некомат решил ехать в Тверь, чтобы лично предупредить Михаила Тверского о грозящей ему опасности. С собой он увлек и Ивана Вельяминова — зримое доказательство достоверности всего рассказа.

Узнав о готовящемся походе, Михаил оказался перед тягостным выбором. Собственные боевые силы Тверского княжества были слишком малы, чтобы противостоять объединенным силам всех князей Северо-Восточной Руси. Оставалось выбрать одно из двух: смириться с ролью побежденного и, подобно отцу, тверскому князю Александру отправиться в изгнание в ожидании лучших времен — или вновь униженно просить помощи у Ольгерда и Мамая. Привыкший не останавливаться перед нравственными затруднениями, Михаил Тверской избрал второй путь…

Далее события разворачивались стремительно и грозно.

В Твери московских перебежчиков ожидало неожиданное и рискованное поручение: отправиться в степь и рассказать Мамаю о секретных договоренностях, достигнутых на переяславском съезде, о коварстве Дмитрия Московского, замыслившего не только вероломный поход на Тверь, но и мятеж против власти Орды.

Московские доброхоты в Твери, вероятно, поспешили сообщить в Москву о секретной миссии Некомата Сурожанина и Ивана Вельяминова. Московские заставы караулили перебежчиков на пути в Орду. Однако судьба и опытность сохранили их от опасности.

Мамай не заставил тверских порученцев долго ждать ответа. Однако вместо военной помощи степной владыка послал Михаилу Тверскому всего лишь бумагу — очередной ярлык на великое княжение Владимирское. Бекляри-беку явно не хотелось воевать с Русью тогда, когда можно было решить дело традиционной дипломатией стравливания князей.

Тем временем Михаил Тверской устремился в Литву, чтобы сообщить Ольгерду последние новости и заручиться его поддержкой. Однако Ольгерд, связанный с Москвой династическим браком и политическим интересом, на сей раз отправил шурина восвояси с пустыми руками. По некоторым сведениям, осенью 1375 года литовцы всё же пытались оказать помощь осажденной Твери, но, увидев множество войск коалиции, повернули назад (46, 196).

Перо хулы и перо хвалы