Дмитрий Донской

В конце концов, новгородские бояре удовлетворили требования Дмитрия Московского относительно «черного бора», но категорически отказались от платежей и удовлетворений за какие-то «обиды», нанесенные Москве. В ряду этих «обид» первой, по-видимому, стояла компенсация за грабежи новгородских пиратов-ушкуйников на Волге. Боярское правительство представляло их рейды как частное предприятие, за которое Новгородская республика не несла ответственности. В Москве на это смотрели иначе…

Другой «обидой» могли быть притеснения, которые испытывал в своей деятельности на освоенном новгородцами Русском Севере «креститель Великой Перми» и ее первый епископ Стефан Храп — ставленник Москвы (206, 80).

Тучи сгущаются

Дальнейшее развитие московско-новгородских отношений напоминает сгущавшиеся перед грозой тучи. Возможно, новгородцы почувствовали некоторую слабину в позиции Москвы. А может быть, они не могли примириться с вынужденными платежами «черного бора». Так или иначе, но они решили нанести Москве ответный удар там, где она его меньше всего ожидала: на церковном направлении. Здесь позиции великого князя были в эти годы весьма слабыми. Ставленник московского боярства митрополит Пимен проводил время в бесконечных путешествиях из Москвы в Константинополь и обратно. За кулисами московской митрополии шла какая-то сложная и малопонятная борьба. Потрясенный гибелью Митяя и предательством Киприана великий князь Дмитрий Иванович, кажется, махнул рукой на церковные дела. Впрочем, впечатление может быть обманчиво…

В этой ситуации новгородцы выступили с неожиданным демаршем. Зимой 1385/86 года, на второй неделе Великого поста (11–18 марта), после отъезда московских бояр и под впечатлением их вымогательства, новгородцы собрались на общегородское вече и постановили впредь не обращаться к митрополиту по вопросам апелляционного суда, но беспрекословно принимать приговор новгородского владыки Алексея (37, 342). Вероятно, за этим решением скрывались и энергичные происки мятежного владыки Дионисия Суздальского, заручившегося сильной поддержкой в Константинополе, и споры о церковных «сферах влияния» на Русском Севере. Вторая причина кажется более убедительной. Московский митрополит Пимен поддерживал владыку Стефана Пермского в его спорах с новгородским архиепископом. Возмущенные новгородцы желали отомстить митрополиту.

Новгородское своеволие не только подрывало престиж московского митрополита, но и лишало его доходов от судебных пошлин. Ясно было, что Москва рано или поздно встанет на защиту прав «своего» митрополита. Но и новгородцы не любили уступать внешним силам.

Повествуя о московско-новгородских спорах 90-х годов XIV века, создатель Троицкой летописи (митрополит Киприан?) с осуждением отозвался о характере и привычках новгородцев: «Таков бо есть обычаи новогородцев: часто правают ко князю великому и паки рагозятся. И не чудися тому: беша бо человеци суровы, непокориви, упрямчиви, непоставни… Кого от князь не прогневаша, или кто от князь угоди им, аще и великии Александр Ярославич не уноровил им? И аще хощеши распытовати, разгни книгу, Летописец великии русьскии, и прочти от великаго Ярослава и до сего князя нынешняго» (72, 438).

Новгородцев часто подводили их самоуверенность и недооценка противника. Они не считали разоренную Тохтамышем Москву способной к общерусскому военному предприятию. Но в этом они ошибались. Конечно, Московское княжество было страшно разорено и обезлюдело. Однако Дмитрий своим «тарутинским маневром» (в костромском варианте) сохранил дружину и, пополнив ее за счет человеческих ресурсов ярославского и костромского Заволжья, способен был двинуть на Новгород весьма значительные силы.

Но Дмитрий не хотел воевать в одиночку. Он понимал, что неудача в борьбе с Новгородом — срыв уплаты назначенного Тохтамышем чрезвычайного «выхода» — может стать для него роковой, и копил силы для безусловной победы. И как полководец, и как политик он знал, как важно правильно определить место и время главного удара. При любой ошибке в этом вопросе война с Новгородом могла затянуться и перерасти в войну с Литвой. А этого Москва в ту пору совсем не хотела.

Известно, что при обороне Москвы от Тохтамыша впервые были использованы «тюфяки» — примитивные пушки. Поэтому не будет анахронизмом сказать, что «в воздухе пахло порохом», но ни Москва, ни Новгород не спешили произвести первый выстрел.

Огонь и дым

В 1384 году помимо обычных городских пожаров новгородцы пережили странное и небывалое бедствие.

«В то же лето бысть помрачение на многы дни и нощи, и потки (птицы. — Н. Б.) падаху на землю и по воде, и не ведяху, камо летети; а людие не смеяху ездити по озерам и по рекам, и бысть в крестианех скорбь и туга».

Далее летописец помещает традиционное рассуждение о причинах бедствий вообще и этой наступившей среди белого дня тьмы в частности: