Дмитрий Донской

— Да я и твержу: почто нам греки, когда свои есть. Разве Захарий с дружиной своей Архангельский собор хуже греков расписал? В Чудовом теперь московитяне себя покажут!

Дмитрий спросил:

— А в Новгороде, сказывают, грек Феофан у Спас-Преображенья работает. Много его похваляли.

— Слыхивал, — сказал Бренко, — он церкву Федора Стратилата расписал. Легко пишет. Черту с чертою не сводит, а образы как бы воздухом объяты либо ладанным дымом окурены. Так легки.

— Надо и его на Москву перезвать. Надо все лучшее со всея Руси в Москву брать.

— Перезовем, Дмитрий Иванович!

Отрок от княгини пришел звать к трапезе.

Большой, тяжелый, Дмитрий мгновенно, как взмах крыла, поднялся:

— Пора уж!

Они пошли. В трапезную гридню вели сложные переходы. Любы княжескому сердцу витые пути.

Гридня была застлана попросту — ряднами. Утварь на столе деревянная, разрисованная — и солило, и солоница, и брашно. Чужих сотрапезников не было, и княгиня вышла полдневать с мужем. Один Бренко в родстве не был, но, видя его каждый день при муже, привыкла княгиня считать сего боярина за своего — с Дмитрием рос, вместе гнезда разоряли.

Отроки служили в белых рубахах до колен, в белых исподниках, босые-не для чего летом сапогами топать.

Поднесли каждому таз, полили из ордынского кувшина на руки, подали полотенце, расшитое красными павами. Бренко задержал шитье.

— На такое рукоделье суждалки искусны.

Дмитрий повернулся к нему:

— Ты, я вижу, дела женских рук по всей Руси сведал?

И вдруг покосился на Евдокию. Но она потчевала Боброка и не вникала в их разговор.

— А насчет Суждаля ты верно понял. Это Овдотьин рушник, оттоль привезен.

— День нонече хорош! — сказал Владимир.

— А любо было бы в такой денек утеху срядить, — отозвался Бренко. Время марно, воздухи легки. Славно было бы в лесах лося взять, плечи размять.

— Думаешь, от охотницких утех у князя твоего чрево убудет? засмеялся Дмитрий Иванович.

— У меня б за Кудриным! Хороши леса!

— По всей Москве таких лосей нет, как на Сетуни, — сказал Боброк. Невидная речка, а добычлива. Намедни пастухи двух косуль видели небывалых — рога как у туров, а ноги оленьи. Туда и свейские олени заходят, седые.

— Отец Сергий сказывал: в прошлом годе в самую Троицкую обитель стадо вепрей закинулось. Пришлось отцу Сергию посохом их изгонять со своего огорода. Всю, говорит, капусту выломали, — сказала Евдокия.

Боброк ответил:

— Вепрье мясо как бы псиной отдает. Не уважаю.

Евдокия попрекнула:

— Ты, Дмитрий Михайлович, слыхивала я, медвежьи окорока коптишь. Я такой дичины брезгую.

— Ее вкус со свининой схож. Но жир много гуще. К медвежатине я приобык на Волыни, Овдотья Дмитриевна.

Владимир Андреевич заметил с раздражением:

— Эн Ольг Иванович в Рязани приобык с татарами конину жрать. Алексей-митрополит еще о том его запрашивал.

— Тьфу! — передернулась Евдокия. — А что ж он ответил святителю?

— В Орде, говорит, истинно — поганился. А в Рязани — чист.

— Он и соврет — дорого не спросит! — усмехнулся Дмитрий Иванович.

— С волками жить — по-волчьи выть! — возразил Бренко.

Боброк покачал головой:

— А кто неволит его жить с волками? От Рязани до нас ближе Орды.

Евдокия любила, когда за ее столом говорил Боброк. Легкий его голос будто таил. в себе силу и ласку.

— С Ольгом договориться мудрено, — сказал Бренко. — Говорит — в глаза смотрит, а глядь — повернулся ветер, и Ольг повернулся.

— Я его не виню, — сказал Дмитрий. — Как подумаешь: каждую минуту могут татары навалиться, селы пожечь, отчины разорить, все княжество вытоптать, — не могу винить.

— Ты миролюбием дивен, Дмитрий. Всякому тати рад гривну дати.

Дмитрий настаивал на своем:

— Сердцем, он всегда с нами. Но паче себя свою землю пасти обязан.

Бренко подхватил слова Дмитрия:

— Да и многострадальна Рязань. Нет на Руси другого города, где столько русской крови пролито. Ноне молодые забывать о том стали. Придет время — спомянут.

— Вот то и дивно, — заметил Боброк. — Сколько одной родни у Ольга татарами выбито, а он с ними якшается.

— А может, он ждет своего часу? — спросила княгиня.

— Князь не старица, Овдотья Дмитриевна, — ответил ей Владимир Серпуховской, — он не ждать, а ковать свой час должен. Вот как мы куем с братом.

И Дмитрий погладил руку брата:

— Спасибо, Владимир.

Отроки бесшумно служили им, собирали кости со стола, сменяли блюда.

Дмитрий ел много, сосредоточенно, а пил мало. Остальные же и Евдокия Дмитриевна хлебнули меда всласть. По телу бродило блаженное тепло, и глаза веселели.

Евдокия, нечаянно глянув в окно, воскликнула:

— Глянь-кось!

Улица взбухла от весенней влаги и от недавних дождей. Люди ходили по узким деревянным мосткам, настланным вблизи стен. На мостках стоял татарин Бурхан.