Читаем Дмитрий Донской полностью

Воеводы вели свои полки на места, указанные Боброком. Каждый ставил свой стан на то место, где определено было стоять в битве.

Дмитрий велел, чтобы воины отдали этот день отдыху.

Обозы остались за Доном, но оттуда переволокли сюда все, что могло сгодиться: котлы, и крупу, и масло, и оружие. Лишь шатров Дмитрий не велел ставить, будто втайне готовился идти дальше. Для ложек нашлась большая работа. Воеводы ходили между костров и уговаривали:

— Ешьте, отдыхайте! Долго шли, отдыхайте. Надо будет — дальше пойдем.

И, пережевывая кашу, воины весело откликались:

— Пойдем!

Успели между собой сдружиться: дорога людей сближает. Жалко было б расстаться: дорога новая, погода ведрая, товарищи разговорчивые. А в ратных рядах шли и плясуньи, и побывальщики, и певцы, и скоморохи, и попы с иконами впереди каждого полка — каждому утеха имелась по нраву: затейнику — дуды да побасенки, богобоязненным — молитвы и ладан.

Кирилл не нашел Клима. Где тут искать, когда больше двух сот тысячей пришло сюда с Дмитрием. И все подходили — сотнями, тысячами, окольчуженные и безоружные, молодые и старые, с севера и с востока.

Кириллову ватагу поместили к Ольгердовичам в Запасный полк. Они стояли ближе всех к Дону, оборотясь к нему левым плечом. А за их спиной впадала в Дон Непрядва. Слева, ближе к Дону, в густом лесу таился Засадный полк Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка.

Кирилл недобро смотрел туда: в случае беды засадникам до Татинских бродов рукой подать, первыми на тот берег перескочат! Но впереди Кирилла, растянувшись версты на четыре, густо стояли передовые полки. Впереди всех — пеший Сторожевой князей Друцких, князей Тарусских, князя Оболенского. Воеводами в нем были Миха _й. ла Челядин и царевич Андрей Серкиз.

В том Сторожевом полку увидел Кирилл двух схимников, и в одном из них он узнал того рослого Александра, что некогда в Троице помог ему воинскую пряжку на коне расстегнуть.

Сам не знал отчего, но не любо было Кириллу вспоминать ту встречу, словно была в ней тяжесть, непосильная его плечам. И когда удивленно на нем остановился взгляд Александра, суровый и будто безучастный к человеческой скорби, ко всему, что проходит, и ко всему, что придет, Кирилл потупился и замешался среди людей.

Прямо перед полком Кирилла, позади Сторожевого, поставили Большой полк великого князя во главе с князем Иваном Смоленским, а воеводами при нем — Тимофей Вельяминов, Иван Квашня, Михайло Ондреич Бренко и славные богатыри — Дмитрий Минин и Аким Шуба.

Справа, прислонившись к оврагам реки Дубяка, стал полк Правой руки, а в нем — князья Андрей Ростовский и Андрей Стародубский с воеводой Грунком.

Слева стоял полк Левой руки, а в нем князья — Федор да Иван Белозерские, Федор Ярославский, Федор Моложский, а воеводой при них боярин Лев Морозов, по прозванью Мозырь.

У Кирилла в Запасном полку готовились к битве литовские князья Андрей и Дмитрий да Брянский Роман, а воеводой их — Микула Вельяминов, свояк великого князя.

У Микулы и числился Гриша Капустин, сюда и Кирилл пришел со своими.

Сидя у костра, каждый норовил угостить и тронуть Топтыгу, и медведь поплясывал между котлов под Тимошину дудочку. Для смеха его опоясали мечом, но меч оказался короток. Надели шелом, но шелом оказался тесен.

Той порой ехал среди котлов Микула Васильевич, увидел вооруженного зверя и строго закричал:

— Чего это?

Воины растерялись, дудочка, взвизгнув, смолкла, а Тимоша оробел до полной немощи.

— Чего это, спрашиваю! — кричал Микула. — Такого богатыря нешто так снаряжают? Где его поводырь? Пущай немедля к оружейнику идет и сбрую по росту получит. Назад поеду, гляну — чтоб было сделано!

И, стегнув жеребца, ускакал к Дмитрию.

Много охотников нашлось провожать Топтыгу к оружейнику. Но Тимоша этой чести никому не уступил, сам повел. Строго потребовал:

— Мне воевода велел немедля медведя богатырем снарядить! Пошевеливай запасами, ищи по росту.

И оружейник, косясь на лесную громадину, торопливо нашарил из-под кольчуг кольчужину, из-под шеломов — шеломище.

— У нашего Дмитрия всякое оружие. На любой рост и возраст. Бедные мы, что ль? Это вон Рязанский своих, сказывают, вывел в лаптях да в опорках. Сраму боится, потому и к Мамаю идти не смеет!

— Кто те говорил?

— Наши дозорные.

Топтыге натянули кольчугу и насадили на голову и затянули ремнями обширный, увенчанный красными перьями шелом.

— Не свалится!

Микула Васильевич, едучи назад, приказал Тимоше:

— Сходи к великому. Он любопытствовал об медведе, как я ему рассказывал.

— Сейчас! — обрадованно согласился Тимоша.

Но едва Вельяминов отъехал, подбежал к Кириллу:

— Атаман, батюшка! Как же быть? Ведь он меня схватить прикажет! Ведь он же меня розыску отдал!

— Кто ж схватит воина? Одурел, что ль?

— Ничего?

— Иди, не бойсь.

Кирилл смотрел им вслед. Воины хохотали, глядя, как шествует, чуть наклоняя на сторону острие шелома, медведь.

Боброк, расставляя полки, на полном скаку осадил своего аргамака, чтобы поглядеть на вооруженного медведя. Засмеялся и кинул из кармана Топтыге пряник.

Перейти на страницу:

Все книги серии Государи Руси Великой

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза