Дмитрий Донской

А теперь они — такие же, как и Русь, улусники и данники Золотой Орды. Правда, с тех пор, как ханы сами стали переходить в мусульманскую веру, в Сарае много помягчели к булгарам. Вновь расцвели, обстроились здешние города. Вновь зачастили добытчики и купцы в верховья Камы и Вятки, а то и в Подвинье, на Мезень с Печорой, за мягким грузом северных мехов.

Если московский князь шел в Орду не в 1359-м, а двумя годами позже, то ему и его спутникам уже были известны печальные последствия предприимчивости булгарских гостей. На сей раз острастил их Великий Новгород. В 1360 году Жукотин, второй по величине из городов Волжской Булгарии, стал жертвой дерзкой вылазки небольшого, но хорошо вооруженного отряда новгородских вольных людей. В Жукотин они пробрались долгими и окольными путями, минуя Волгу, через Вятку, на больших лодках, называемых ушкуями (по имени своих лодок новгородцы эти и в историю войдут как ушкуйники). Слухи о набеге на Жукотин гуляли самые разные, но, кажется, новгородцы пограбили там одних лишь купцов. Пока дошла жалоба на разбой в Сарай, пока там судили да рядили, по булгарским городам прокатилась волна самосудов: повсеместно расправлялись над русскими купцами и христианским оседлым населением городских ремесленных слобод. Дорого обошлось им самочинное удальство новгородской братии. Настолько дорого, что в 1361 году Дмитрию, пожалуй, и опасно было бы останавливаться в самой столице булгар.

Но в 1359 году он вполне мог эту столицу повидать. Город Булгар стоял немного ниже устья Камы, в шести километрах от Волги. Добираться к нему нужно было небольшой речкой, текшей по дну старого камского русла. Это был первый по-настоящему восточный город на пути москвичей, хотя, сойдя на берег, они могли свернуть для начала в пригород, заселенный русскими ремесленниками, рабами и вольными.

Крепостные стены охватывали столицу почти семиверстной окружностью. Там и здесь высились каменные мечети. Главные улицы и площади вымощены плитами известняка. На базаре менялы предлагают монеты, печатаемые на монетном дворе булгарского наместника. Полы в богатых домах подогреваются от подземных гончарных трубок. Но что, пожалуй, более всего дивит в этом городе русского человека, так это бани. Они строены тоже из камня, в рост мечетей и особняков, вода к ним подведена с помощью хитроумных подземных водопроводов, под нежаркими сводами мужчины просижавают целые дни напролет, праздно беседуя или передвигая по клетчатым доскам маленьких идолов, вырезанных из кости.

V

Но что значила невидаль булгарская перед роскошью и великолепием великого ханского гнездовья!

Когда-то, при Батые, столица Улуса Джучи располагалась на волжской протоке Ахтубе невдали от руин хазарского Итиля. По имени основателя этот город именовался Сараем-Бату. Брат Батыя Берке-хан облюбовал в верховьях Ахтубы место для нового города, куда позднее, при Узбеке, перенесли столицу.

Местоположение Сарая-Берке, или Нового Сарая, имело свои бесспорные выгоды. Главная же из них — близость караванного пути, верней, целого пучка караванных путей, простирающихся к Монголии и Китаю, Индии и Хулагидской Персии, к оазисам Синей Орды, а с другой стороны — к торговым узлам Крыма и Средиземноморья, западной Европы. Это были золотые жилы, текшие по поверхности полумира, и возле их набрякшего сращенья (тут русло Дона ближе всего подступало к Волге) разлегся город царей из рода Чингисхана и сына его Джучи.

Столица, которую увидели мальчик Дмитрий и его спутники, более всего походила, пожалуй, на какое-то бесконечное сновидение. Она простиралась во все края земли, а земля здесь была совершенно ровной и издавала сложный, смешанный, слегка приторный запах. Не было понятно еще, где середина этого города и есть ли она у него. Он не имел совершенно никаких ограждений, никаких укреплений, ни рвов, ни валов, ни каменных, ни деревянных стен. Это обстоятельство, пожалуй, более всего и озадачивало новичков, и изумляло, и вводило в трепет: они впервые в жизни видели город, жители которого совершенно не допускают вероятности того, что кто-то когда-то может на них напасть, и им придется выдерживать осаду. Это было что-то большее, чем самонадеянность, тут чувствовалось презрение ко всему подвластному миру, способному лишь на то, чтобы ползать в прахе и пресмыкаться у подножия великой столицы.

От берега Ахтубы медленно двигались внутрь города повозки, уставленные большими кувшинами с речной водой. Значит, в Сарае и колодцев нет, и тут не держат запаса питьевой воды — все по той же высокомерной привычке не ждать ниоткуда угрозы своему беспечному существованию?