— Отцы-основатели не смеются, — ответил он наконец.
Глава 14
Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто сумасшедших.
Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.
Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.
Могло показаться, что город горит.
Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы таил для них угрозу — Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по жрать их всех живьем.
Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.
Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев, разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа — без лица, без тела, без мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок — и увидел самого себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и увидел Джона Траволту.
Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как гитара в руках неумелого игрока. Они — все тридцать семь оставшихся, — хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга, принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани помешательства.
Спас их всех участник по фамилии Миллиген, который упал на колени, зажав уши. Потом он начал тереться носом об асфальт, как мягким мелом о классную доску. Гэррети подумал, что парень сотрет себе весь нос, но его милосердно пристрелили. После этого они перестали кричать.
— Ну что, твоя девушка уже близко? — спросил Паркер. Он не выбился из сил, но как-то смягчился и теперь казался Гэррети вполне неплохим парнем. — Миль пятьдесят. Или чуть больше.
— Счастливый ты, Гэррети.
— Я? — он был удивлен. Или Паркер над ним смеется?
— Ты увидишь свою девушку и свою мать. А мы — никого, кроме этих свиней, — он указал на толпу, которая приняла этот жест за приветствие и разразилась рукоплесканиями. — Я скучаю по дому. И мне страшно.
Эй, свиньи! — внезапно закричал он толпе, которая зааплодировала еще громче. — И я боюсь. Мы все далеко от дома. Что с того, что я их увижу? Я ведь даже не смогу до них дотронуться.
— Правило…
— Я знаю правила. Разрешен телесный контакт в пределах дороги. Но это не то.
— Тебе легко говорить. Ты их хотя бы увидишь.
— Может, от этого будет только хуже, — вставил Макфрис, идущий чуть позади. Они проходили мимо большого желтого светофора, и Гэррети, не отрываясь, смотрел в его испуганно мигающий глаз.
— Вы спятили, — сказал Паркер и, уменьшив скорость, отстал от них.
— Он, похоже, думает, что мы с тобой влюбились, — сказал Макфрис.
— Что?
— Неплохой парень, — Макфрис задумчиво посмотрел на Гэррети. — Может, он и не совсем неправ. Может, поэтому я и спасаю тебя.
— С моей-то рожей? Я думал, извращенцам нравятся нежные мальчики, — он испытывал неловкость. Внезапно Макфрис спросил:
— А ты позволишь мне тебе подрочить?
— Что за… — начал Гэррети, но Макфрис перебил:
— Ладно брось. Ты ведь даже не знаешь, шучу я или нет.
У Гэррети пересохло в горле. Конечно, в сравнении со смертью все это было пустяком. Но он не хотел, чтобы Макфрис касался его — так.
— Ну, раз ты спас мне жизнь…
— Это значит «да»?
— Делай, что хочешь! — рявкнул Гэррети, и задремавший Пирсон испуганно вскинул голову. — Что хочешь! Макфрис рассмеялся:
— Молодец, Рэй! Так держать! — и отошел, оставив его в полном недоумении.
— Ему все мало, — сказал Пирсон.
— Что?
— Почти двести пятьдесят миль. Мои ноги будто налиты отравленным свинцом. А этому чертову Макфрису все мало. Он, как голодающий, который еще пьет слабительное.
— Думаешь, он хочет боли?
— А ты как думаешь? Он мог бы повесить на шею табличку «Сделай мне больно».
— Не знаю, — Гэррети хотел еще что-нибудь сказать, но Пирсон уже отключился. Гэррети вдруг заметил, что он потерял туфли — его спортивные носки белели в темноте.
Они прошли указатель «Льюистон 32» и, через милю светящийся щит, возвещавший «Гэррети 47».