Длинные версты

– Знаете, Чур, честно говоря, вы как-то совершенно не походите на революционера. Ни манерой поведения, ни словами, ни поступками…

Я удивился:

– А ты что, их так много видел, чтобы сравнивать?

Собеседник посуровел:

– Достаточно, чтобы понять, что тот же Тучнов был бы ими повешен. Что они вряд ли будут знать такие слова, как «критическая ситуация». И попавшихся в руки «офицериков» они бы сразу пустили в расход, а не приняли в свой отряд. Да и вообще…

Отмахнувшись, я лишь хмыкнул:

– Это ты, небось, местечковых революционеров наблюдал. Там же совсем разные люди встречаются. И пролетарии от сохи, которых все достало и у которых свое представление о справедливости. И авантюристы, чувствующие себя сейчас как рыба в воде. Да и просто дорвавшиеся до власти бывшие мелкие служащие, умеющие красиво говорить. Вот последние самые страшные, потому что идей у них море, а удержу они не ведают. Себя при этом считают пупом земли, поэтому любое слово поперек затыкают пулей.

Тут я вовсе не врал. Наибольшие зверства творили как раз не «лапотники» или заводчане, а вот такие серые мышки, в прошлой жизни ничем особо не выдающиеся. Работающие клерками или приказчиками за небольшую копеечку и живущие в основном на деньги родителей. Им совершенно не нравилась окружающая действительность, но, честно говоря, вовсе не из-за угнетенного народа. Плевать они на него хотели. Мышек сильно задевало, что им, столь ярким и самобытным, для того, чтобы хоть чего-то добиться, приходилось пахать на обрыдлой работе. А ведь они видели тех, кому все жизненные блага доставались без всяких усилий. Разные там купцы, спесивая аристократия и даже владелец лавки или начальник конторского стола, в которой вынуждена была прозябать «яркая» личность. Виноват во всем, разумеется, был прогнивший царский режим. Поэтому в частых тесных междусобойчиках они все являлись ярыми карбонариями, а наиболее смелые имели даже приводы в полицию (откуда после больших хлопот их извлекали родственники).

Но вдруг грянула революция. И вот такой «мальчонка, тридцати неполных лет» почувствовал, что пришло его время. Читать-писать он умеет. Язык подвешен хорошо. Идеи революции поддерживает всем сердцем. Даже кружки революционные посещал. Кому как не ему доверить пусть и небольшую, но власть на местах? И наступил пипец… Просто недовольных он стрелял походя. Зато тех, кому когда-то завидовал в прошлой жизни… О-о… Накачанные кокаином балтийские матросы, по сравнению с его извращенными фантазиями в деле уничтожения «контриков», просто щенки. Разумеется, так случалось не везде. Но случалось…

Евгений же, пользуясь затянувшейся паузой, взглянув в глаза, прямо спросил:

– А вы, значит, не «местечковый»?

Было понятно, что именно он имел в виду, но сейчас просто времени не оставалось для серьезного разговора. Поэтому, растянув губы в улыбке, шутливо протянул:

– Не-е… у меня даже документ об этом есть. Во – гляди!

И достав из кармана бумагу, протянул для ознакомления свой самый первый в этом мире мандат. В другом кармане лежала корочка помощника председателя ВЦИК с красной сафьяновой обложкой. Но ею я пользовался довольно редко. Зато мандатом, в который из хулиганских побуждений мною было дописано «по России» – постоянно. И теперь с удовольствием наблюдал, как расширяются баронские глаза. Вначале он с недоумением разглядывал пулевую дырку и темные потеки по низу листа. А потом прочел, что товарищ Чур является уполномоченным агитатором по России, и охренел от масштаба. Судя по всему, человек еще не встречал столь непонятных фигур с не менее непонятными полномочиями. А я добавил маслица в огонь:

– Вот видишь? Ни о какой местечковости речи и не идет. Должность у меня – исключительно в масштабах всей страны. А командир рейдового батальона, это так – каприз художника.

Барон тряхнул головой и, неуверенно улыбаясь, уточнил:

– Эту бумагу вы тоже сами сделали? Как давеча – немецкие документы?

– Обижаешь! Чин по чину официально выданный мандат. С занесением в журнал учета.

Собеседник еще раз всмотрелся в лист:

– А кровь?

Я успокоил:

– Не… не моя. Это как раз-таки местных революционеров. Плохо себя вели, скандалили, подозревали невесть в чем. Пришлось шлепнуть «несгибаемых борцов» прямо во время проверки документа. Вот они его и испачкали.

Барон, открыв рот, смотрел на меня, не зная верить или не верить. Видно, Михайловский ему далеко не все про комбата успел рассказать. Поэтому «фон» и завис.

Из ступора его вывел вовремя появившийся Трофимов. Сосредоточенный Гриня, найдя нас возле пулеметной площадки, объявил:

– Братва на местах. Пленные под контролем. Минут через десять подойдем к Дмитриевке. Вы как – готовы?

Я кивнул:

– Вполне. Ты главное смотри, чтобы никто не накосячил. И еще – немецкие фразы, что я давал, все выучили?

Заместитель, обряженный в немецкую форму, вытянулся:

– Яволь, херр лейтнант!

– Угу… хорошо. Как будет – «стой»?

– Хальт!

– А «назад»?

– Цурюк!

Еще раз кивнув, напомнил:

– За машинистами чтобы пригляд непрерывный был. Мы их, конечно, запугали, ободрили, приставили автоматчика, но все равно…