Для диких животных места нет

Мой добрый старый инспектор зоопарка Ледерер придерживался правила не огорчать меня неприятными сообщениями, когда я в отъезде. Поэтому, когда я возвращался, мне в первый же день, правда не сразу, а отдельными порциями, преподносили все «чп», накопившиеся за время моего отсутствия.

В конце концов я не выдерживал этой тягостной бессонницы, вставал и шел любоваться шумной и пенящейся рекой Эпулу или садился наблюдать за окапи. В сумерках или при свете луны они затевали всегда одну и ту же странную игру: становились рядом, только головами в разные стороны, и своими короткими рожками начинали тузить друг друга в бока. Я так и не мог понять: игра это или борьба? Если я их при этом снимал, даже со вспышкой, они не обращали на меня ни малейшего внимания. Но если наверху, в кроне деревьев над их головами, раздавался какой-нибудь подозрительный треск или шум, они тотчас же в панике разбегались в разные стороны. В такой момент они с перепугу запросто могут броситься на забор и разбиться о него. Вот для чего в загоне остается на всю ночь гореть лампа.

Нечто подобное мне приходилось наблюдать у животных и в нашем Франкфуртском зоопарке. В первые послевоенные годы, когда у нас не хватало помещений для животных, мы устраивали платные представления, чтобы собрать деньги на строительство. Очень часто с этой целью устраивались фейерверки. Во время этих фейерверков я почти всегда ходил от одной клетки к другой и наблюдал за тем, как ведут себя животные при таких необычных обстоятельствах. Даже самые пугливые индийские антилопы, олени и обезьяны никак не реагировали на весь этот грохот и вспышки света; ни одного несчастного случая с животными из-за фейерверков у нас в зоопарке не произошло.

Целесообразность такого поведения в природе в общем-то совершенно ясна. Если молния ударит в какое-нибудь животное, то времени на то, чтобы убежать, у него все равно не остается. Испуг же и паника из-за ударов грома могут причинить только явный ущерб: животные, бегущие не разбирая дороги, налетают и разбиваются о какое-нибудь препятствие или становятся жертвой леопардов. А вот убегать, заслышав треск ломаемого дерева, — целесообразно, потому что этим можно спасти свою жизнь. Ведь всегда должно пройти еще несколько секунд, прежде чем лесной гигант со своей обширной кроной вырвется из переплетения с соседями и рухнет на землю.

Как-то раз пигмеи принесли нам трех чешуйчатых панголинов (ящеров). Это совершенно необычные, почти неправдоподобные существа, которых никогда не увидишь в европейском зоопарке. Когда впервые смотришь на такого панголина, то всегда принимаешь его за рептилию, а еще больше он напоминает огромную еловую шишку, потому что все его тело покрыто такой же чешуей, как обыкновенные еловые шишки. Только у него эти чешуйки — роговые. Панголин умеет сворачиваться в круглый шар, и тогда его даже силой невозможно разогнуть. На Земле уцелело еще семь видов этих древних животных — три в Азии и четыре в Африке. Причем все четыре вида представлены и в конголезских девственных лесах, для которых вообще характерны животные, отличные от тех, которые обычно описываются в книгах об Африке. Здесь собрана вся «древняя Африка», животные с почтенной предысторией и последние, запоздавшие представители прежде широко распространенных на Земле групп животных.

Еще никому не удавалось сохранить панголинам жизнь в неволе. Как правило, через две или в лучшем случае через четыре недели они погибают, даже в африканских зоопарках. Поэтому и у меня не поднялась рука взять этих троих с собой во Франкфурт; я отпустил их с миром — пусть живут.

Панголины питаются термитами и муравьями. Своими твердыми когтями на передних лапах они вскрывают ходы термитников и засовывают туда клейкий длинный язык, к которому и прилипают термиты.

Этот язык — какой-то совершенно невообразимый орган! Трудно даже поверить, что нечто подобное может на самом деле существовать. У одних видов корень языка прикреплен к грудине. У других этот чудовищный язык уходит под диафрагму, тянется поверх кишок в животе, потом, дойдя до таза, заворачивает назад и идет вдоль спины, кончаясь где-то около почек. Иначе такое длинное приспособление не поместилось бы в организме животного!

В сезон, когда черные и рыжие муравьи нескончаемыми колоннами в десятки и сотни тысяч движутся по лесу, для панголинов наступает райская жизнь. Трудиться им тогда не приходится, а достаточно встать возле такой живой ленты и обмакивать в нее свой клейкий язык…

У панголинов нет зубов, зато желудок их выстлан изнутри роговой оболочкой, а выход из желудка снабжен как бы двумя рашпилями, трущимися друг о друга при переваривании пищи. Подобный механизм с легкостью способен перетереть самые твердые хитиновые оболочки в мельчайший порошок. Таким образом, челюсть, для которой во рту из-за огромного языка не осталось места, как бы перемещена в живот. Так что панголин может уютно свернуться калачиком и спать, в то время как его желудок трудится, «разжевывая» проглоченную заживо пищу…