Диво

Он аж отпрянул от нее. В самом деле, бесовское зелье! Обмалывает или, быть может, так задурила ему голову, что он и впрямь не заметил тогда? Но ведь обнимал же ее! Билось у него на груди ее могучее, молодое, как весенние листья на березах, тело! И ее сердце постукивало рядом с его сердцем. "Ну, обними меня крепче, хоть одной рукой", - попросил он. Забава послушалась. "С одной рукой ты тоже мне люба. Назову тебя однорукой". Она продолжала смеяться. Конь осторожно ступал между темными деревьями. "Назову тебя Шуйца, - сказал князь, - ни у кого не будет такого имени!" - "А мне все равно", - засмеялась она. "Будешь всегда рядом со мной", - пообещал Ярослав. "Почему бы это я должна быть возле тебя?" - "Потому что полюбил тебя". - "Ой, врешь, княже. Куда везешь меня?" - "А куда бы ты хотела?" Лучше бы не спрашивал. Не знал, что вызовет в ней этими словами адский взрыв, который сотрясет ее тело, нальет его твердой холодностью. Забава качнулась, чуть не упав с коня, смех ее прервался вмиг. "Что? - крикнула она гневно. - Никуда! Никуда, слышишь, княже!" - "Ну, что ты, - попытался он угомонить ее, будучи не в состоянии понять, что с ней стряслось, - если не хочешь на княжий двор в Новгород, поедем в Ракому, там никто, никто не будет ведать, будешь там..." - "А не буду же, нигде не буду твоей наложницей!" - крикнула она почти в отчаянии, почти сквозь слезы, которые тоже оставались непостижимыми для князя. "Буду всегда собой, свободной, не хочу ничего от тебя!" Она выскользнула из корзна, проворно спрыгнула с седла, утонула во тьме, будто в черной пропасти.

- Шуйца! - испуганно как-то крикнул Ярослав. - Забава! Куда ты?

Она исчезла, будто ее и вовсе не было на свете.

- Возьми хотя бы корзно, простудишься! - крикнул он еще в безнадежность тьмы.

В ответ - ни шороха, ни звука.

Тогда он, озверевший, поскакал на Неревский конец к усадьбе посадника, яростно стучал в высокие деревянные ворота, поднял всех, вызвал под дождь перепуганного насмерть и пропахшего теплыми лебяжьими перинами, разнеженного Коснятина, сказал с понурой твердостью:

- Вели построить для меня дворище в хорошем месте за Зверинцем в далекой пуще, и как можно скорее и лучше. А еще: чтобы никто не ведал, окромя тебя и меня.

Не было на свете таких плотников, как новгородские! В скором времени возник в лесной глуши, словно бы по волшебству, просторный двор, окруженный дубовым частоколом, с привратной и угольными башенками в деревянных узорах, а в том дворе - дом богатый из бревен светлых и звонких, с просторными подклетями, и кладовки, конюшни, варницы, и погреба, и двенадцать берез белых, как снег, во дворе, - старались плотники, еще больше старался Коснятин, чтобы угодить князю, но не угодил, ибо, когда привез Ярослава, тот ничего не сказал, лишь спросил недовольно:

- А церковь?

- Думал, не ты тут будешь жить, княже, - доверчиво сказал Коснятин.

- Делай, что велят.

Церковь ставили стрельчатую, высокую, выше берез, но не просторную лишь бы хватило помолиться одному или двоим, и хотя никто и не знал, зачем возводится таинственная усадьба, все равно хитрые плотники, помахивая блестящими топорами у самой бороды бога, напевали похабные песенки, но и на это князь не обратил внимания и снова сорвался с молитвы и ночью по припорошенной снежком дороге летел одиноко к убогой хижине, растормошил сонного Пенька, а Забава-Шуйца, словно бы ждала князя еженощно и не спала, сразу же согласилась выйти с ним, чтобы не тревожить далее отца, и они остановились на морозе, возле запаленного быстрым бегом коня, снова Ярослав утратил речь и разум, снова гудела в голове у него темная, тяжелая кровь, а Шуйца смеялась порывисто, маняще, он схватил ее в свои медвежьи объятия, так, что все у нее затрещало, но девушка не вскрикнула, не вырывалась, тогда он посадил ее в седло; все повторялось точно так же, как и в дождливую осеннюю ночь, с той лишь разницей, что теперь стояла над землей морозная прозрачность, а внизу белели снега и деревья черно и зелено обозначали им дорогу, вели, звали дальше и дальше; быть может, потому Шуйца и не спрашивала, куда он везет ее, сидела молча, прижималась к Ярославу, обнимала его за шею своей шуйцею, иногда изгибалось ее молодое тело в смехе, князь шалел больше и больше от ее чар, как вдруг снова, будто вселился в нее нечистый, отпрянула она от Ярослава, крикнула с ненавистью:

- Опять везешь меня куда-то?

- Одна там будешь, - сказал он чуть ли не нищенским тоном, - клянусь тебе всеми святыми! Одна, сама себе хозяйка. Хочешь - боярыней сделаю тебя, хочешь - как хочешь...

- Никем не хочу - только собой.

- Собой будешь...

- А куда?

- И сам не знаю.

- Это уже лучше.

- А я уже сам не свой.

- Еще лучше.

- Не князь, и не Юрий, и не Ярослав.

- Это...

Она не спрыгнула с коня, снова прижалась к Ярославу, потом еще раз отпрянула, попыталась заглянуть в его темные глаза.

- Только не подумай обмануть. Как только замечу - убегу сразу.

- Не убегай, - попросил он, - не обману, поверь мне.

- Ежели не князь то молвит, поверю.

- Не князь. Человек.

Шуйца обняла его за шею, так и ехали дальше.