Дивное море

- Никак нет, ваше благородие, - по-доброму заулыбался Игнат. - А просто прогуляться, землячков проведать... И ежели по правде молвить, вы вроде как белые будете, я вроде как красный, ну и... Притом же сегодня перемирие у нас, друг дружку не забижаем, конешно. Ишь, день-то какой, ваше благородие, - мотнул Игнат бороденкой в сторону Байкала, - прямо пресветлый день... А ваши с нашими ребятами по малину ушли, чу - как гайкают. Уж ты, барин, сделай милость, не держи меня. Я бы вот так прямичком в гору и ушел.

Офицеру хотелось остаться одному, молча посидеть на солнцепеке ночью его трепала лихорадка, - выкурить сигару, помечтать.

- Прапорщики! Дайте ему леща хорошего по шее да потрясите за бороду, чтоб не шлялся тут, - хрипло сказал он не то всерьез, не то в шутку и жирным задом сел на камень.

- Господин поручик! - подобострастно взял под козырек плюгаш Зайцев, а рослый Чернышев больно сцапал за плечо было пошагавшего Игната. - Этот висельник-мужичишка свои газеты раздает здесь, большевистские. Мы выследили, господин поручик... Как прикажете?

- Что-о-о? - подбоченился офицер, и злобные глаза его уставились Игнату в рот. - Так ты, сволочь, агитатор? Так ты высмотрень? Да ты не улыбайся, черт!.. Смиррр-на-а!! Ты мужик?

Игнат еще шире разинул рот, поднял брови и попятился.

- Так точно, ваше благородие, наполовину я мужик. Только что, по правде молвить, красные меня действительно в депе повстречали: "Пойдем, говорят, - товарищ..." Ну, я и пошел, конешно. Взял ружьишко и пошел. Ведь я в железнодорожном депе слесарем. Только в слесарях недавно я служу. Недели с три, в депе-то...

- А-а-а... Значит, ты, мерзавец, не мужик, а рабочий?!.

- Да вы не сердчайте, господин барин. Ведь я тихий человек, тише меня нет. Я и пчелок люблю, и озеро Байкал люблю. Наше озеро-то, родное нам...

- Так ты рабочий?! - сжал кулаки поручик Чванов и вскочил; брови его сдвинулись, глаза пулями впились в недоуменное лицо Игната.

- Ну, да вроде как рабочий и вроде как мужик... Партизан я. А деревня наша недалечко отсюдово, семейство там, вся живность. Я и зверя промышлять могу...

- Оружие!.. Где у тебя, краснозадая собака, оружие?!

- При мне, конешно, оружия нет, - опять попробовал улыбнуться Игнат: ему все еще казалось, что "барин" только притворяется строгим, что "барин" просто для смеха запугать его надумал, а потом "барин" одобреет, потреплет Игната по плечу да, чего доброго, еще водкой угостит: "А ну, - скажет, дядя Игнат, завтра мы враги, а сегодня - так и сяк, пей до дёнышка!" Оружия у меня, барин, нет, а винтовка, это верно, есть, - проговорил Игнат повеселевшим голосом. - Она в кустышках у меня спрятана, а здесь я, конешно, безоружный, потому - сегодня вроде мир, вроде всеобщий отдых, ваше благородие!

- Сейчас же принеси сюда винтовку! Прапорщики, конвоируйте его.

Игнат помялся, что-то сказать хотел, вздохнул, надел шапчонку. И все трое быстрым шагом удалились.

Поручик спустился к озеру, чтоб искупаться, попробовал воду рукой, кожу обожгло холодом.

- Ого!.. Температурка! - буркнул он, сбросил грязноватую голландского полотна рубаху с чужой меткой и начал умываться. Вода прозрачна и чиста, как приполярный воздух: звенела, искрилась. Стал полоскать рот. Заныли зубы, а тот, что с дуплом, от ледяной воды вдруг замер и - сразу резкая боль.

- Федька! - схватился за щеку поручик. Из его палатки выскочил вислоухий рябой солдат и - рысью к офицеру. - Кофе готов? Живо бутылку коньяку сюда!

Поручик Чванов взял в рот коньяку, подержал на гнилом зубе, проглотил и крякнул. Нерв больного зуба потрепетал, обалдел и успокоился. Чванов выпил еще стаканчик, пободал широким лбом, сел на камень, стал чистить под ногтями. Вот поднял голову и вновь поразился обставшей его со всех сторон картиной. Над угрюмым Байкалом сиял июльский полдень. Паруса скользили по воде. Небесное светило опрокинуло в озеро всю свою мощь тепла и ослепительного блеска. "Дивное мо-о-ре", - опять было затянул офицер. Но в его мыслях внезапно всплыл, как черт из омута, его враг полумужик-полурабочий. Офицер сердито кашлянул и засопел. Природа вдруг потеряла над ним власть и все очарование: солнце погасло, Байкал исчез, голубизна небосвода скрылась. "Мерзавец, гадина!.. Тоже мужичок православный! Ах ты, гнида! Я, говорит, красный, а вы белые... Постой, я тебя, дурака бородатого, собственноручно нагаечкой попотчую!" Из кармана рейтуз сердитым движением он выхватил портсигар, и взор его опять споткнулся на странной надписи, неумело сделанной на серебряной крышке портсигара. Надпись эта в своих простых словах заключала жестокий смысл, вполне ясный для поручика.