Дивисадеро

Три недели назад Сегура покинул свой дом под Марсейяном, который отчим завещал его матери, мать — ему, а он оставил жене и детям. В поисках нового дома престарелый Люсьен Сегура на лошадке, запряженной в повозку, бороздил департамент Жер. Дабы избежать остроты неизведанного уединения, иногда он подвозил путников самых разных возрастов и сословий — одиночек и тех, кто забирался в повозку с парой чад и собакой. В беседах с ними он не таился, ибо с незнакомцами всегда откровенничал, и в ответ слышал рассказы о их работе в лесах, о поселениях вдоль рек и садах, которые они лелеяли за батрацкую плату. Слушая, он невидимкой входил в их мир.

Но вот однажды Люсьен Сегура выбрался из повозки, попросив семейство попутчиков покараулить его пожитки. Парадной аллеей он неспешно, точно павлин, прошел к запертому дому с окнами, забранными ставнями. Тяжелым камнем сбив замок, вошел в прихожую, залитую пыльным светом. Одна дверь вела в кухню, другая в столовую. Не заглядывая в комнаты, гулким коридором он прошагал к черному ходу и, дернув ветхую щеколду, сошел в сад, а потом в глубину высокой травы.

Сидя на корточках, старый писатель ощупал ноздреватые доски брошенной лодки. Размером с детскую кроватку, щелястое судно больше напоминало плот. На борту этого плавучего средства, за долгие годы прокаленного солнцем и источенного насекомыми, сохранилось гнездо уключины, а на корме — огрызок руля. Посудина говорила о том, что неподалеку есть водоем; Сегура запрокинул голову и вроде бы уловил запах воды. Он ринулся сквозь траву и через минуту вышел к озерцу. Скинув одежду, Сегура плюхнулся в блаженную прохладу, угомонившую зуд царапин и укусов.

Всю жизнь его считали отшельником. Однажды приятель охарактеризовал его «бирюком»; сей грубоватый и нелестный образ, разошедшийся в его окружении, был настолько же неверен, насколько полезен, ибо снабдил его границей личного пространства. Но верно то, что вопреки семейной стадности, главной была его воображаемая жизнь. Когда супружество его почило, в своих недрах он отыскал гризетку Клодиль, о беспутной жизни которой сочинил три книги. Вымышленная девушка стала его спутницей. Если считать это вывихом или извращением, то сей вывих помог ему пережить трудное время, и он бы ни за что не отрекся ни от него, ни от своей компаньонки. Этому персонажу, обитавшему в городе Ош, он хранил верность и вместе с читателями следил за его вымышленной судьбой. Многие полюбили Клодиль и слали ему письма, будто он знал ее в реальной жизни.

Дорогой мсье…

Давеча я вспомнила об ужине, на котором Клодиль Ротер и ее сестра говорили о том, что обожают фиговый джем.

Я приберегла для вас горшочек сего джема, который сварила моя приятельница, обитающая в окрестностях Каора. Надеюсь, сударь, вам понравится.

С глубочайшим почтением, Сара С.

Посылка пришла незадолго до того, как Люсьен покинул Марсейян, и теперь в поездке он, вновь осторожно открыв конверт, перечитывал официально-ласковое письмо, словно любовное послание. Столь же торжественно он распечатывал горшочек и угощал джемом попутчиков, коих в последние дни было трое: мужчина, представившийся «старым вором», его молодая жена и их сын. Люсьен к ним уже привык. Цели их путешествий были схожи — семейство тоже искало себе новый дом. «La confiture de figue! — провозглашал Люсьен. — Faite par une dame à Cahors».[68] Сначала мальчишка притворно отводил взгляд, словно воспитанная собака, а потом уже не спускал его с ножа, намазывающего джем на хлеб, тем же собачьим взглядом провожал куски, исчезавшие в чужих ртах, и синхронно сглатывал, внушая себе, будто перед своей порцией угостился тремя лишними.

Рано утром, когда все еще спали, вор исчезал и позже возвращался с добычей: ягодами, свежей зеленью, а иногда и зайцем, реквизированными, как он выражался, с окрестных полей. Путешественников будил дымный запах костерка, который он разводил на обочине дороги, готовя завтрак. Заросший седой щетиной, он казался неповоротливым увальнем, однако умел мгновенно исчезнуть, дабы обеспечить спутников обедом на свежем воздухе. И потому Люсьен взял на себя ответственность за полдники, состоявшие из питья и джема, а также ужины в придорожных харчевнях, которые он оплачивал.