Диверсия

— А вот котельная, — объявил Лепник. — Так сказать, сердце нашей станции.

Иван Ефимович не зря столько лет был слесарем. Котельных на своем веку он повидал немало. И сейчас, шагая рядом с Лепником вдоль огромных черных котлов, он узнавал их, как старых добрых знакомых.

Возле одного котла он вдруг остановился. Он даже не сразу понял почему. Котел как котел… В чем дело? Что его насторожило?

И вдруг он увидел… Внизу, слева, из-под котла торчал уголок… Какой-то металлический уголок… Будто под котел подсунут небольшой стальной ящик…

Кто его сюда задвинул? И зачем? И почему затолкал так глубоко, словно старался, чтоб ящик был незаметен?

Он быстро глянул на Лепника. Увидел его встревоженные, жестко сощурившиеся глаза.

Бомба?.. Вторая бомба?..

Он не успел еще сообразить, так ли это?.. И что предпринять?..

Лепник опередил его. Толстый и, казалось бы, неповоротливый, он вдруг с какой-то непостижимой быстротой рванулся к котлу.

Это был и впрямь ящичек. Небольшой, но, видимо, тяжелый.

Лепник сделал вдруг что-то совсем непонятное. Все так же стоя на коленях, он прижался щекой к ящику.

Котляков сперва не понял — зачем?

Но тут Лепник предостерегающе поднял руку — мол, тихо!

И еще плотнее прижался ухом к металлу.

И тогда Котляков понял…

— Тикает… Часы! — крикнул Лепник.

Вскочил и, прижимая обеими руками бомбу к животу, побежал к выходу из котельной.

Иван Ефимович кинулся за ним.

Он еще не вполне представлял себе, куда бежит Лепник. Ясно одно: бомбу надо немедленно удалить от котлов.

Котляков бежал рядом с Лепником и, казалось, слышал, как четко и зловеще тикает часовой механизм.

— Уйди! — крикнул ему на бегу Лепник. — Я сам…

Но Иван Ефимович лишь отмахнулся.

Как это — уйди?! А если Лепник споткнется? Или задохнется от усталости. Вон и так сопит, как паровоз.

Лепник бежал, по-прежнему неуклюже прижимая обеими руками бомбу к животу.

А куда бежать? Ведь кругом — народ.

И тут Котляков вдруг сообразил.

— В ворота! — крикнул он. — К реке!

Лепник на секунду замер, потом понял. Кивнул и бросился к воротам.

Там, за воротами, всего в десятке шагов — Нева. Бросить бомбу в реку — это спасение!

Лепник бежал, дыша тяжело, с хрипом и свистом.

— Дай мне! — крикнул Котляков.

Но Лепник на бегу упрямо мотнул головой.

— Я сам! — прохрипел он.

Он уже подбежал к воротам. До Невы было рукой подать.

Но Котляков видел: Лепник задыхается, он шатался на бегу, почти падал.

— Дай! — снова крикнул Котляков и рванулся к Лепнику.

Он уже протянул руки, чтобы выхватить у Лепника черный металлический ящик…

…И тут грянул взрыв.

…Когда Котляков приоткрыл глаза, он увидел белое-белое небо. Оно было высоким и неподвижным. Ни тучки, ни облачка.

«Странно», — подумал Котляков.

Никогда прежде он не видел такого бесцветного, словно дотла вылинявшего, совсем белого неба.

Он закрыл глаза. А когда спустя несколько минут снова приоткрыл их, — вдруг понял, что это вовсе не небо. Это — потолок. Вот и трещинки на нем. Целая паутина трещин…

Он скосил глаза вправо и увидел никелированные прутья кровати. Чуть повернул голову: возле кровати в белом халате сидел кто-то очень знакомый.

Но кто?

Котляков пригляделся. И узнал: Калинин. Ну конечно, Калинин! Просто белый халат на нем был таким непривычным.

— Ну вот, кажется, наш больной решил выздороветь, — улыбаясь, сказал Калинин.

Котляков тоже хотел улыбнуться и сказать что-нибудь бодрое, даже веселое. Например. «Здравствуйте, Михаил Иванович! Чего это я валяюсь, как барин?! Пора вставать».

Но улыбки не получилось. И слова тоже застряли где-то внутри, в глубине. А глаза сами закрылись.

«Нехорошо, — подумал Котляков. — Совсем раскис».

Какая-то мысль неотвязно билась у него в мозгу. Какая-то беспокойная, очень важная, главная мысль. Но схватить ее, и тем более передать словами, Котляков не мог.

Лежа с закрытыми глазами, он старался собрать силы, сосредоточиться.

— Ничего, ничего, — прогудел рядом сочный басок Калинина. — Осколков в тебя, правда, много угодило. Но все — в ноги. Так что — не беда…

Осколков было тринадцать. «Чертова дюжина», — сказал хирург. И они, действительно, к счастью, попали в ноги.

Но Калинин умолчал, что кроме осколков и страшнее осколков была контузия.

Когда после взрыва Котляков упал, кровь хлынула у него из горла, из ушей, из носа… Тяжелая контузия.

Тут Котляков, наконец, ухватил мучивший его, все ускользавший вопрос.

— А Лепник? — чуть шевеля губами, произнес он.

В палате стало совсем тихо. Калинин хмуро опустил голову.

— Нету больше Лепника, — наконец негромко сказал Калинин.

Котляков качнул головой. Так… Значит, погиб. Добродушный и бесстрашный толстяк Лепник. С которым он вместе бился в семнадцатом году.

И сразу в памяти вспыхнуло: цепь рабочих идет на штурм Ланского трамвайного парка. Там засела группа офицеров. И в цепи — рядом с ним, Котляковым, Лепник. Он размахивает винтовкой, что-то призывно кричит.

Прощай, дорогой друг, прощай, Рудольф Лепник…

Котляков лежал с закрытыми глазами. Но еще какая-то мысль не давала ему покоя.

И опять он долго не мог ухватить ее. И все-таки ухватил.

— А соль? — еле слышно прошептал он. — Соль…

Калинин ответил сразу же.