Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»

Умнейшие люди, и каждый исполняет порученное дело столь хорошо, что порой кажется незаменимым. Взять хотя бы того же Державина — поэт вроде, а как финансы поправил, а? А всего-то стоило обратиться к врачам с просьбой запретить Гавриилу Романовичу кутежи, до коих он стал было большим охотником, и рекомендовать больше гулять на свежем воздухе. Во время прогулок в его голову просто замечательные мысли приходят. Настолько замечательные, что Александр Христофорович смущается и бормочет о правилах приличия и чувстве меры. Ну да, Бенкендорфу обычно и достается претворять в жизнь гениальные идеи министра финансов. Помните недавний налет мексиканских пиратов на Бомбей? Ах, не помните… Правильно, я тоже забыл.

А на шутовские маски обращать внимание не будем. Главное то, что скрывается под ними. Там — разное. Кто-то прячет непомерную усталость от работы, иные — боль многочисленных болезней, третьи — растерянность от перевернувшейся с ног на голову жизни… Всякое.

Но с балаганом пора заканчивать:

— Что это у нас князь Александр Федорович молчит?

Министр горнодобывающей промышленности весь погружен в мысли и отзывается с некоторым опозданием:

— Мне нужны англичане. Еще лучше — шотландцы или валлийцы.

— Где нужны и в каком смысле? Прямо здесь, в Петербурге?

— Можно немцев саксонских, — невпопад отвечает Беляков.

— Зачем?

— Уголь добывать. Обычный француз в шахте больше месяца не живет, итальянцы с испанцами и этого не выдерживают, так что англичане в самый раз будут. К солнышку из-за своих туманов привычки нет, едят мало… Тысяч пятнадцать на Урал возьму и столько же в Ново-Донскую губернию. Дадите больше — отправлю под Белгород, руду копать. Очень нужно…

Надо же, никогда не замечал, что национальная принадлежность влияет на способность человека работать под землей. А как тогда быть с интернационализмом? Или ну его в задницу?

— Александр Федорович дело говорит, — поддержал Белякова-Трубецкого обер-прокурор. — Я специально интересовался — стоимость добычи ста пудов угля англичанином на полторы копейки ниже стоимости таковых же, но выкопанных французом. И это не учитывая расходы на похороны.

— Мелочи.

— Не скажите, — вмешался министр финансов. — В больших масштабах счет на миллионы пойдет, и с государственной точки зрения…

— Распорядиться о посылке транспортных судов к берегам Нормандии? — Граф Аракчеев достал из кармана блокнот с карандашом и смотрел вопросительно. — Разумеется, в сопровождении Средиземноморской эскадры.

Бенкендорф возразил:

— Балтийский флот справится не хуже. А если пригласить датчан…

— То они разграбят все, до чего смогут дотянуться, — заканчиваю я за Александра Христофоровича. — Викинги.

— Были ими, — возразил Бенкендорф. — Но пограбить не откажутся. Это точно.

— Грабежи — не наша метода.

— Почему? — В глазах явственно читается удивление.

— Стяжательство есть грех, — поясняю под одобрительный, но слегка насмешливый взгляд отца Николая. — Сами должны все отдать, причем с благодарностью и чувством вины за слишком малую сумму.

— Да?

— Именно так, и никак иначе. Не стоит строить свое благополучие на несчастье других. В государственном смысле — не нужно делать это столь явно. Понятно изъясняюсь?

Ростопчин уловил мысль первым:

— Готовить проект капитуляции совместно с министерством финансов, государь?

— Да, но только не переусердствуйте, а то обдерете Бонапартия как липку.

Опять оживился Державин:

— Контрибуцию высчитывать по чести или по совести?

— По правде, Гавриил Романович.

— Боюсь, у Наполеона столько не будет.

— Тогда в разумных пределах, но без крохоборства.

— Простите.?..

— Мелочевкой мы изволим брезговать.

— Понятно. Сию же минуту приступим к работе, государь! — Державин снял салфетку и поднялся из-за стола: — Разрешите идти?

Мария Федоровна постучала ложечкой по чашке с чаем, привлекая внимание:

— Куда вы собрались, а как же совещание Совета? Извольте не пренебрегать обязанностями.

— Совет? — Гавриил Романович искренне удивился: — Разве сейчас не он был?

— Вы ошиблись, это всего лишь завтрак.

— Да, господа, — поддержал я супругу. — Не будем откладывать до полудня, прошу всех проследовать в кабинет.

Спустя полтора часа. Там же.

Великий князь и цесаревич Николай Павлович грустил. Жизнь проходила мимо, неподалеку вершились судьбы мира, менялись границы одних государств и исчезали с карт другие, время летело вперед, а он до сих пор так и не совершил ни одного подвига. И неважно, что Цезарь или Александр Македонский в таком возрасте тоже ничего не успели сделать: голоногие древние дикари наследникам скифов не указ! Они не сделали… а ему очень нужно сделать!