Выйдя на остановке, Павел перешел улицу и приблизился к своему дому. Его еще называли «домом НКВД». Поднявшись, он так и застыл у своих дверей. Это было немыслимо, но это было — он вернулся к годам своей молодости.
Ну же, трус! Звони! Рука потянулась к кнопке и решительно вжала ее. И трель звонка такая знакомая…
За дверью не спрашивали: «Кто там?», не звякали цепочкой, а распахнули, быстро и настежь. На пороге стояла Эмма, слегка растрепанная, хорошенькая и улыбчивая.
— Привет! — сказала она. — А у нас гости!
Судоплатов не обратил никакого внимания на эту новость. Он смотрел на свою любимую женщину и ни о чем не думал, не переживал — все его сомнения и страхи исчезли, растаяли, перестали быть.
— Эмма…
Павел обнял самое дорогое ему существо и прижал к себе.
— Да что с тобой? — затрепыхалась женщина.
Судоплатов смотрел в расширенные серые глаза и улыбался.
— Ты не заболел? — поинтересовалась Эмма с оттенком кокетливости.
— Я выздоровел.
— Кто там, Эммочка? — послышался высокий звонкий голос Шурочки Кочергиной, подруги Наума. — Твой пришел?
— Мой! — засмеялась Эмма.
Павел разулся, продолжая поражаться совершенно обыденным вещам. Та самая «ложка» для обуви… Вешалка… Запах сдобы, ванили, молока… Годовалый Андрюшка пищит в детской… Бож-же мой…
Судоплатов, махнув рукой на гостей, прошел к сыну. Андрей Павлович был очень серьезен — складывал из деревянных раскрашенных кубиков шатучую башню.
— Какая высокая! — неумеренно восхитился Павел, вспоминая, как взрослый, уже порядком поседевший Андрей брил его, старую развалину.
Дитя улыбнулось.
— Пливет!
— Привет, чадышко…
Погладив ребенка по голове, потоптавшись, Судоплатов вернулся на кухню. Эмма нарезала сыр.
— Ты почему к гостям не идешь?
— Успею. Наума я уже видел, а Шура… По тебе я больше соскучился.
Жена обернулась. Лицо ее было серьезно, даже встревожено слегка.
— Что случилось, Паша?
— Потом как-нибудь расскажу. Все хорошо, товарищ Кагалова.
Эмма шутливо замахнулась на него и продолжила свой аппетитный труд.
Посмотришь на нее, подумал Павел, домохозяйка как домохозяйка. Человеку со стороны даже в голову не придет подозревать в ней оперативного работника, разведчика-нелегала. А ведь было, все было… И погони, и перестрелки, и та нечаянная встреча в Париже…
После родов Эмма ушла с оперативной работы, сейчас она старший преподаватель спецдисциплин в Высшей школе НКВД. Ей есть о чем рассказать своим слушателям, опыт имеется.
— Павлуша! — донесся голос Эйтингона. — Хватит приставать к жене, иди к нам, поприставай к Шурочке!
— Бесстыдник! — заклеймила его Александра.
Улыбаясь, Судоплатов прошел в гостиную.
— Привет китайцам!
— Привет! — рассмеялась Шурочка и подставила щечку.
Павел добросовестно поцеловал ее.
Щечка была упругой и бархатистой, как у дитенка.
Плюхнувшись на диван, Судоплатов привалился к спинке, разглядывая своих друзей.
Наум был диверсантом Божьей милостью. Это он еще в 28-м подорвал поезд, в котором ехал маньчжурский диктатор Чжан Цзолинь. Считается, что сей инцидент — дело рук японской разведки… Вывоз испанского золота в СССР — тоже на совести Эйтингона. А нынче он вернулся после важного задания — операции «Утка», попросту — ликвидации Троцкого. Сначала он действовал из Парижа, потом из Нью-Йорка, под конец переместился в Мехико. После ликвидации бежал на Кубу и вот, через США и Китай, вернулся-таки из своей долгой «загранкомандировки». Но главное заключается вовсе не в профессионализме. Просто Наум — это тот человек, с которым можно идти в разведку. В данных обстоятельствах звучит несколько двусмысленно, но верно.
Именно, что верно. Многие раскололись при Хрущеве, но Наум Исаакович даже словом не предал Павла Анатольевича…
Вернулась Эмма, и они с Шурочкой быстренько накрыли маленький столик Павел напряг память, и она его не подвела — открыв заветную полочку, он достал непочатую бутылку «Хванчкары». Эйтингон жестом фокусника выудил пузатый сосудик с саке.
— Ну-с, приступим!
Себе Судоплатов плеснул вина, да еще и разбавил его фифти-фифти шипучкой «Лагидзе».
Повторил то же действо для Шурочки, а вот Наум с Эммой решили угоститься саке.
— Вообще-то, — авторитетно заявил Эйтингон, — саке следует подогревать, но мы внесем в процесс русское упрощение!
— Павел, — Шура повернулась к хозяину, — скажи тост!
Судоплатов поднял стакан с вином и выдал:
— Ну, поехали!
Нежно прозвенели бокалы, сойдясь.
— Замечательный тост! — хихикнула Эмма. — Краткий!
— Емкий! — поправила ее Кочергина.
Закусив как следует, Павел ощутил, что начинает расслабляться. Сейчас, когда ему, по сути, пошел девяностый, боялся он лишь одного — что эта сказка, в которую он угодил, вдруг закончится. А она все длилась и длилась… Час за часом…
Скоро уж сутки минут с того фантастического момента, когда прошлое снова стало для него настоящим.
— Паша, я все не решалась спросить… — неуверенно проговорила Эмма. — Вижу, что ты вернулся, значит, все хорошо… Что там «князь Шадиман»?