Диверсант

– Молчать! Сядь, дура! – Крик подействовал не только на целительницу, но и на бойцов, которые поспешили отойти подальше. Я же, закончив с воплями, спокойно взял деревянную лопаточку и помешал бурлившее в котелке варево. – Просил же сначала выслушать до конца. Скоро может произойти ситуация, при которой для спасения жизни необходимо будет сначала остановить сердце человека, а затем вновь запустить его.

– Вы считаете меня дурой? – наконец-то перешла от страха к сарказму целительница. – Не бывает такой помощи, для которой останавливают сердце.

– Что бы вы сказали, опиши вам кто-нибудь вчера дарийского монстра?

– Что это невозможно, – после недолгих раздумий ответила целительница, которая, несмотря на все свои причуды, была далеко не глупой дамой.

– В нашем мире, особенно при вашей профессии, говорить слово «невозможно» не очень разумно. Вернемся к остановке сердца.

– Сердце является простой мышцей, и расслабить ее может любой ученик целителя, но это запрещено святым учением. К тому же как мы заставим его снова работать?

Мне очень понравилось это «мы» – похоже, в целительнице жила такая же страсть к новому и неизведанному, как и у профессора.

– Есть способ, – загадочно улыбнулся я и, помешав кашу, попробовал ее на соль. Соли не хватало, поэтому пришлось вызывать кашевара, так как варево было почти готово.

Ночь прошла тихо, и мне удалось славно выспаться, а вот Руг явно не сомкнул глаз ни на секунду. Зато по его горящему взгляду было видно, что ночные бдения дали хорошие результаты.

– Нить ведет на северо-восток.

– А точнее?

– Ну куда-то туда. – Профессор кивнул в сторону леса, но озорные огоньки в его глазах показали, что он забавляется.

– Так, проф, надеюсь, ты помнишь, что у меня по утрам совсем нет чувства юмора? Если будешь морочить голову, я надаю по ушам кашевару, и он больше не будет тебя подкармливать.

Угроза подействовала – несмотря на субтильность, Руг ел за двоих как минимум, поэтому постоянно подлизывался к кашевару с целью получить дополнительную пайку.

– С тобой неинтересно, – махнул рукой ученый и повел меня к высокой сосне, вокруг которой виднелась россыпь камней.

Возле одного из булыжников лежала длинная палка.

Что ж, и без пояснений профессора я понял, что он определил направление связи Тани с «камнем душ» и отметил его палкой, – теперь дело было за картой и компасом.

Развернув творение местных картографов, я удрученно вздохнул: кто хоть раз имел дело с военными картами, меня поймет. То, что я расстелил на камне, было похоже на произведение искусства, то есть красиво, ярко и… очень приблизительно.

Впрочем, как говорится, «за неимение гербовой бумаги, будем писать на простой».

Творчество картографа-художника мне было совершенно не жаль, поэтому, сверившись с компасом, я приложил к карте относительно ровную ветку и чиркнул по бумаге тонкой угольной палочкой. Пройдясь взглядом вдоль линии, я почувствовал, как в голове зарождаются нехорошие предчувствия. Судя по вздоху профессора, его посетила аналогичная мысль.

Через пару часов мы добрались до имперского тракта и проехали по нему на юг, таким образом сдвинувшись перпендикулярно линии на карте.

Профессор еще немного побродил вокруг застывшей хтарки и уверенно указал рукой направление невидимой мною линии. Краем глаза я успел заметить интересную вещь – если основная часть отряда наблюдала за происходящим с непониманием, то целительница подозрительно посматривала то на хтарку, то на жесты профессора. Что самое интересное, такую же активность проявлял беспризорник Глеф, он же гранатометчик Еж.

Росчерк грифеля по бумаге подтвердил наши с профессором опасения. Не успокаивало даже то, что на карте пересечение линий находилось довольно далеко от памятного нам места.

– Дом господина Торнадо, – вздохнул я.

– Демона Торнадо, – поправил меня профессор. – Это для нелюдей он господин.

– А кто-то говорил, что они были не демонами, а простыми людьми.

– Ван, – тихо вздохнул профессор, – они были людьми, но когда возомнили себя богами, превратились в демонов. Хоть и не в том понимании, в котором их представляют церковники.

– Чего это ты так расчувствовался? – спросил я, хотя на самого навалилась странная меланхолия.

– Мне жаль, что великое искусство, способное сделать людей счастливыми, было направлено во зло.

– Не знаю, проф, но мне все чаще кажется, что людям не нужно счастья. Как только они его получают, сразу же стремятся разрушить. Может, человек по природе мазохист.

– Кто? – удивился Руг.

– Ну, тот, кто любит боль.

Профессор нахмурился:

– Возможно, ты прав, хотя очень хочется, чтобы ошибался.

Следующие двое суток превратились для нас в сплошную скачку с короткими привалами на отдых для лошадей и недолгий сон. Хтарке становилось все хуже – судя по всему, у Яны кончалось терпение, и девочки так и не смогли ужиться в одном теле, поэтому нам нужно было спешить.