Дивен Стринг. Атомные ангелы

— А что с ними не так? — не поняла Биси. — Мама говорит, что женщин с такими волосами, как у меня, любят мужчины. Только такие женщины глупые, — вздохнула она.

— Твоя мама не различает цвета, — напомнил Зелёный Человек. — Мужчины от твоих волос должны шарахаться. И от всего остального вообще-то тоже.

— У нас в школе половина девочек ходит с такими волосами, — обиделась Биси. — А другая — с фиолетовыми. Это подчёркивает индивидуальность и свободный выбор.

— У этих дур волосы крашеные, а у тебя они, насколько я понимаю, настоящие, — проворчал маньяк, после чего перешёл на обычную маньяческую манеру речи: — Ну а теперь, миленькая симпампулечка, мы немножечко поспим, совсем-совсем чуточку… — он подошёл к Биси с блестящим шприцем в руках.

— Дяденька, — попросила Биси. — Может быть, вы будете со мной говорить по-нормальному? Мне, конечно, нравится, когда меня называют миленькая симпампулечка, — вежливо сказала она, хотя ей это совсем не нравилось, — но вы же не собираетесь напоминать мне об этом всё время?

— Ты слишком умна, — вздохнул Зелёный Человек, — для этого мира. Хорошо, не буду сюсюкать. Короче, сейчас тебе вколю снотворного, поспишь ещё часов пять-шесть. И я отдохну часок-другой. У меня сегодня ещё много дел, а мне пришлось долго копаться в твоих потрохах. Это, знаешь ли, выматывает.

— Но вы нашли то, что вам было нужно? — поинтересовалась девочка.

— Да. Оно-то и попало в аппендикс. Я, кажется, схватил дозу, пока вытаскивал из тебя эту штуку.

Девочка не поняла, что такое «доза» — то, о чём ей рассказывала мама, учительница и телевизор, касалось чего-то другого, но тоже плохого. Но спрашивать не хотелось. Хотелось спать.

Она послушно подставила ручку.

ГЛАВА 27

Бомба размещалась в третьем павильоне, посвящённом постнеореалистическому искусству.

Выглядела она как самая обычная атомная бомба — сделанная, разумеется, в Китае, как и всё остальное в этом мире. На боку даже красовалось обычное для бомб этого класса "made in China" и "Merry Cristmas". Привинченная к никелированному корпусу табличка извещала, что экспонат, по мнению экспертов, имеет художественную ценность. На другой табличке указывался собственник: особый контемпорари-арт-полк US Army.

Владимирильич усмехнулся: он-то знал, почему и зачем в каждом американском музее выставляется хотя бы одна атомная бомба.

После того, как демократическая администрация в рамках борьбы с экономическим кризисом выделила несколько миллиардов долларов на поддержку американского искусства, Министерство Обороны — которому демократы срезали ассигнования — объявило все сколько-нибудь важные виды оружия произведениями современного искусства и потребовало участия в делёжке бюджета. После слушаний в Конгрессе было принято решение, что произведением искусства следует считать то, что выставляется в музеях. Поэтому военные, чтобы не потерять свою долю, регулярно устраивали экспозиции. Обычная американская практика.

Бомба лежала в каком-то закутке и выглядела сиротливо: около неё не было ни единого посетителя.

Лермонтову вдруг пришла в голову мысль, что одиночество — худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь. Потом он вспомнил о своих планах и приободрился: в безумном мире неограниченного насилия люди будут бояться друг друга, а, значит, одинокими будут все; если же все будут работать над проблемой одиночества, кто-нибудь её решит, и оно перестанет быть проблемой.

Этот силлогизм, неопровержимый и сверкающий, подобно алмазу, был так хорош, что Владимирильич потратил лишние полторы секунды на его обдумывание и извлечение следствий — и ещё раз порадовался ясности своего ума.

— Вы хотите осмотреть бомбу? — раздался за спиной голос.

— Да, — ответил маньяк, поворачиваясь, ставя сумку у ног и окидывая взглядом нежеланного собеседника.

То был высокий худой человек, с ног до головы одетый в зелёное. На первый взгляд, он не представлял опасности, но на тонких, насмешливо-интеллигентных черты лица его лежал отпечаток какой-то грозной силы. В руке он держал сафьяновый саквояж.

— Простите, не представился, — сказал зелёный человек. — Меня зовут доктор Гейдар Джихад. Я специалист по современному искусству, по совместительству хирург. Или наоборот, это как угодно.

Лермонтов вздрогнул: он узнал этот голос. Он уже слышал его сегодня — в телефонной трубке.

— Рад познакомиться, коллега, — слегка поклонился доктор, не предлагая, однако, руки. — Насколько я понимаю, у вас в сумке лежит почти собранный ядерный заряд. Остался последний сегмент, не так ли?

Маньяк кивнул.

— Вот он, — доктор Джихад изящным жестом фокусника извлёк откуда-то свинцовую коробочку. — Монтажные инструменты со мной, — он хлопнул по саквояжу, — Приступим. Вы не забыли топор?

ГЛАВА 28

Люси Уисли думала о том, что одиночество — ещё не худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь.