Дива

Под этими простыми суждениями крылась шизоид- ность, известная в народе под выражением «ум захо­дит за разум» — тоже почти неизлечимая аномалия в мозгах. Но то ли после парного молока, символа не­ких первичных истин, с точки зрения Шлопака, то ли от сказок четы попутчиков, но Зарубин неожиданно подумал, что в версии Толстоброва есть нечто разум­ное и реальное. И ощущение это испытано им самим, когда он поехал на лабаз по знакомой дороге, а попал неизвестно куда.

Ну, или в самом деле леший водил! Тут куда ни кинь, везде клин...

Криптозоолог, уловив движение его души и мысли, начал вербовку:

— Если вы серьёзно хотите проникнуть в тайны пи- жменской аномалии, мы можем встретиться и погово­рить конкретно. Здесь всё не так просто, как кажется. Вам, думаю, уже рассказали про остров, где стояла де­ревня колдунов?

Костыль уже вышел из укрытия и продвигался к клет­кам, давая понять, что разговор пора завязывать.

— Над вашим предложением я подумаю, — пообещал Зарубин, совсем некстати вспомнив, что собеседник ле­чился в психушке. — Желаю удачи.

— И вам ни пуха ни пера! — весело ответил тот и не­ожиданно добавил: — Насчёт парного молока не сомне­вайтесь. Вас же это гнетёт? Дива Никитична — святая женщина.

Борута прикрыл глаза от слепящего света прожекто­ра и помахал рукой, даже медведь перевёл дух и что-то рюхнул.

— Ну и как? — спросил Костыль, поджидавший в от­далении. — Клиника?

— Не сказать, чтобы конкретная, — отозвался Зару­бин. — Дурака больше валяют. Присматривайте за крипто­зоологом. Обещал сбежать.

— Сбежать? Нереально! — хвастливо произнёс Ко­стыль. — Знаешь, кто охраняет? Бывший конвойный офицер! Не страж — зубр, от него не удерёшь.

— Ну гляди, моё дело предупредить. Он очень прони­цательный человек и мыслит оригинально.

— Вот, тебя уже понесло! Нельзя неподготовленных людей допускать к умалишённым. Их болезнь заразитель­на, я это проходил.

— С Борутой бы ещё потолковать...

— Ну, началось!.. Завтра потолкуешь, пошли поси­дим, — как-то скучно и неохотно предложил Недоеден­ный. — Обмоем победу над лешим. Сегодня же твой праздник.

— Спасибо, я сыт. В самом деле молока напился. Пар­ного.

— Где ты напился?

— У Дивы Никитичны, — признался Зарубин. — Хоте­ла тебя напоить, а отдала мне! Ты не ревнуешь?

— Я тебе не завидую! Вот какая зараза!..

— Мне понравилось, давно парного не пил...

— Не в этом дело! — перебил Костыль. — Она всех приезжих достаёт со своим молоком. А там какое-то при­воротное средство! Ведьма же... Фефелова опоила, тот до сих пор ей поклоны шлёт. Она и меня пробовала при­сушить, но не вышло. Я эти гадости за версту чую. А ты попал, если молоко из её рук пил!

— Что будет-то?

— В лучшем случае пронесёт, — уверенно заявил Недоеденный. — В худшем — будешь ей подарки слать из Москвы. Это такая тварь!

— У меня желудок крепкий, — заверил Зарубин. — Пока ещё никому не удавалось присушить.

— Дай-то бог! Всё равно хряпни стакан водки, чтоб нейтрализовать яд.

— Правда, в желудке булькает! — он потряс животом. — Боюсь, как бы в самом деле медвежья болезнь не началась.

— С непривычки бывает, — согласился Костыль. — В нашем возрасте с молоком не шутят: детская пища... И вообще мой тебе совет: ничего не бери у туземцев. От­равить не отравят, но навредить могут.

— Да ладно тебе!..

— Аборигены на всех приезжих злые. Сами не хотят работать и другим не дают...

— Пошёл я спать, — сказал Зарубин и не прощаясь направился к надвратной башне.

— Гляди! —- вслед сказал Костыль. — Припрёт — беги ко мне. Таблетки есть, спасают от любого яда и приворота.

На улице ещё часа полтора гудел праздник, и, судя по теням, всё ещё бродил изрядно притомлённый рези­новый леший. Уснуть сразу не удалось: стоило закрыть глаза, как перед взором замелькали просёлки, повороты, перекрёстки, уставший вестибулярный аппарат не справ­лялся, свой собственный «навигатор» в голове клинил, вызывая рваный, мусорный поток дневных впечатлений. Ко всему прочему коварная вдова не выходила из голо­вы. Эта женщина удивила больше, чем туземцы с куклой йети, по крайней мере, вызывала странные чувства. Ско­рее всего, обладала некой силой, которую Зарубин по­чувствовал, но будучи в здравом уме, объяснить, что это, не мог. Он лежал в полутёмной башне, таращился в ме­дового цвета потолок и мысленно следовал за её образом, летящим сквозь суетливое мельтешение лиц.

И вдруг одно из них будто выхватилось из прошло­го и нарисовалось в действительности, поскольку Зару­бин отчётливо осознавал, что бодрствует и сна ни в од­ном глазу.

10

А я со снежным человеком сфоталась, —таинственно заявила дочь Баешников. — Он такой прикольный!

— Ты как здесь очутилась? — непроизвольно спросил Зарубин.

— На велике приехала! Сегодня же день открытых ворот!

— Что это значит? — для порядка спросил он, чтобы скрыть чувство, что его застали врасплох.